в Биллерику, пришлось привязывать к кровати — она постоянно порывалась сбежать назад к своим похитителям. Если у пленника не оставалось родни и его выкупали, он становился должником того, кто уплатил выкуп.
М
Отец давно мечтал о работнике, который помогал бы нам на ферме, но заплатить выкуп за мужчину у нас не было средств, поэтому мы остановили свой выбор на девушке-сироте, которую другие не хотели брать. Вскоре мы поняли, почему выкуп за Мерси Уильямс был так мал.
Бабушке принадлежал довольно большой участок земли в Андовере, около четырех акров плодородной земли, и весной нам требовалась помощь для подготовки поля к севу. Мать получила небольшое наследство, мешочек монет, который бабушка ей вручила на смертном одре, а вместе с ним и возможность купить больше семян. В первые теплые дни мы собирались засеять пол-акра сенокосными травами и по целому акру кукурузой и пшеницей. С крепким плугом и волом двое взрослых мужчин вспахивали акр в день, но земля в графстве Эссекс была усеяна камнями, как залив Каско — мидиями. Камни могли бы повредить самый крепкий плуг, а пахать удавалось после того, как вырубишь молодые деревца и уничтожишь более мелкую поросль ножом и огнем. Только тогда вытаскивались самые большие валуны, наполовину ушедшие в землю.
Мерси появилась у нас в доме на первой неделе мая, войдя следом за отцом, который, как обычно, согнулся в три погибели, чтобы пройти в дверь. Она стояла, скрестив руки на груди, и изучала нас не менее пристально, чем мы ее. Мать сразу же велела ей выйти вон и умыться, а меня послала проверить, нет ли у нее вшей. Я наливала в котелок воды из ручья, а она сидела на земле, по-мужски широко расставив согнутые в коленях ноги, и наблюдала за мной. Мерси обмахивалась фартуком, и меня поразило, что у нее под юбкой не оказалось сорочки.
Ноги у нее были загорелые, как и руки. Поймав на себе мой взгляд, она задрала юбку повыше. Отец говорил, что Мерси совсем девочка, но мышцы у нее были крепкие, как у мальчишки, а от ее взгляда у меня по спине побежали мурашки. Как Лазарь, восставший из мертвых, она испытала то, что я могла себе только смутно представить по рассказам дяди. Она пережила долгий путь в Канаду, а после — свои воспоминания о нем. Мое любопытство было сильнее, чем сдерживавшие меня правила приличия, и я спросила:
— Так сколько тебе лет?
Девушка взглянула на меня и криво усмехнулась, будто у нее была парализована одна сторона рта, а потом сказала:
— Семнадцать вроде бы.
Она отвернулась и сплюнула сквозь зубы. Слова она произносила так, что казалось, это какой-то другой язык, не английский. Я протянула ей котелок с водой и кусок грубого щелочного мыла, который она понюхала и отложила в сторону. Закатала рукава и стала мыть руки и лицо одной водой. На лице были рытвины от оспы, и, несмотря на умывание, от нее пахло чем-то кислым, как пахнет скисшее молоко или плохо выдубленная телячья шкура. Волосы на голове были редкими, и вычесывать вшей было особо не из чего. Я подумала, что с нее, наверное, сняли скальп, но, когда я позже спросила об этом Ричарда, он сказал, что если бы это было так, то весь череп сверху был бы лысым.
Расчесывая ее спутанные волосы и высматривая, не ползает ли там кто, я спросила:
— Сколько ты пробыла у индейцев?
— Может, три года, может, больше, — ответила она, почесывая сзади шею.
Гребень наткнулся на колтун, и ее пальцы обвились вокруг моего запястья с быстротой полоза. Она вырвала у меня гребень и отложила в сторону. Потом потянулась и потрогала пальцем мои волосы, выбившиеся из-под чепца. В эту минуту мне стало ее жалко, и я улыбнулась, чтобы показать ей свое сочувствие. Она улыбнулась в ответ своей кривой улыбкой и сказала:
— Но теперь-то я дома?
Когда мы шли назад в дом, она насвистывала какую-то песенку. Я вспомнила, как однажды мать сказала, что если женщина любит свистеть, а курица кудахтать, то их это до добра не доведет, но я была одинока и готова подружиться с кем угодно.
В тот вечер мы завороженно смотрели, как она расправляется с едой. Она ела руками, не уронив ни крошки, и охраняла свою тарелку так, будто ее могут отобрать в любую минуту. Когда убирали со стола, она уронила тарелку, и та разбилась. Мать бросила на нее взгляд, которого мы все привыкли бояться, но Мерси собрала осколки как ни в чем не бывало. После этого нас отослали спать. Отец перегородил общую комнату так, что у нас с Мерси образовалась своя маленькая спальня. Ричард, Эндрю и Том спали наверху, на чердаке, а Ханна — на низкой постели рядом со мной и Мерси. Отец также соорудил новую веревочную кровать для себя и матери, с более длинным каркасом. Старая бабушкина кровать была слишком для него коротка, и ее отдали нам. В первую ночь, когда мы легли в постель, Мерси без спроса выхватила у меня куклу Маргарет и уставилась на нее, словно это была сдобная булочка. Она крутила куклу так и этак, и я заметила, что ногти у Мерси сгрызены до мяса.
— Каково это — попасть в плен? — спросила я. — Ужасно?
Должно быть, она укололась иголкой, спрятанной под юбкой у куклы, потому что взвизгнула и швырнула куклу назад.
— Когда бьют по башке, так что искры из глаз, тоже не сладко.
Она отвернулась и тотчас уснула. Я отодвинулась, чтобы не чувствовать неприятного запаха, исходившего от ее тела, и внимательно осмотрела куклу, желая проверить, не разошлись ли швы. Я гладила красную ткань и гадала: может, сейчас и Маргарет тоже думает обо мне?
Хотя Мерси по сравнению с кузиной была все равно что скворец по сравнению с голубкой, у нее имелись свои достоинства. Временами она была неповоротлива и ступала тяжело, но вдруг совершенно бесшумно подкрадывалась сзади. Я оборачивалась, а она стояла на расстоянии вытянутой руки и смотрела на меня так, что сразу хотелось прикрыть чем-нибудь живот. Работала она хорошо, поскольку была сильной и никогда не жаловалась, но всем своим видом давала понять, что соглашается выполнять поручения, лишь покуда они ее устраивают. Прожив у нас в доме всего ничего, она как-то раз состроила гримасу за спиной матери. Та дала ей поручение в своей обычной манере, не терпящей никаких возражений, но, как только мать отвернулась, Мерси собрала губы в трубочку и передразнила ее. Я зажала рот рукой, чтобы не рассмеяться, и поняла, что наконец-то нашла союзника. Вскоре у Мерси вошло в привычку демонстрировать послушание в присутствии матери и тут же ее высмеивать, стоило той выйти из комнаты.
Однажды вечером, после ужина, я рассказала дядину историю о сражении с наррагансеттами. Я надеялась, что это поможет оживить память Мерси и она расскажет мне что-нибудь о своей жизни в плену. Закончив, я, к своему изумлению, услышала раскатистый голос отца, сидевшего в дальнем углу комнаты. Он плел веревку и, пока говорил, продолжал тесно скручивать нити между собой.
— В деревне, на которую напали люди генерала Уинслоу, были женщины и старики. Воины ушли в лес на охоту. Они ни разу не нападали на англичан. Но их детей зарезали, как оленят в загоне. Тела бросили на растерзание воронам и волкам. Тогда наррагансетты присоединились к войску короля Филиппа, и было много кровавых жертв с обеих сторон.
— Но я видела шрам, который остался от схватки с индейцем… — возразила я, думая, что отец завидует дядиной отваге.
Отец наматывал готовую веревку на локоть и ладонь, делая аккуратные витки.
— Шрам, которым он так щеголяет, твой дядя получил от индианки, успевшей пропороть его мастерком, прежде чем ей отрубили голову.
Я услышала, как Мерси сдавленно хихикнула и повернулась, чтобы пошевелить поленья в очаге. Я была уязвлена из-за того, что она смеется надо мной, но, когда мы встретились взглядом, она пожала плечами.
Дни шли, и мы засеяли акры пшеницы, кукурузы и кормовых трав в восточной части участка в
