— Почему ты решила стать художницей? — спросил он.
— Мне нравится работать руками.
Он потянулся к ней через стол, взял ее левую руку в свои ладони. Ее рука казалась хрупкой, почти прозрачной.
— У тебя такие красивые руки!
Она улыбнулась и сжала его руку.
— Спасибо. Для художника руки — главное его богатство. Мне всегда страшно было подумать, что что-то может случиться с руками — допустим, ожог или ранение, так что я не смогу больше ни лепить, ни рисовать. Я не мыслю себе жизни без искусства. Не знаю, что бы я делала, если бы не могла творить.
Тейлон прикрыл глаза — его снова пронзил приступ сердечной боли. Но страшным усилием воли он подавил горечь отчаяния. Нельзя. Надо держаться.
Не потерять ни секунды из того времени, что у него еще осталось.
Саншайн предложила ему ложку салата из нута. Тейлон попробовал салат и даже не скривился, хоть для этого ему и потребовалось сделать над собой героическое усилие.
— Почему у тебя глаза больше не карие? — спросила она.
Он проглотил салат и поспешно запил его вином.
— Черные глаза — это, так сказать, элемент экипировки Охотника. Мы превратились в хищников, способных выслеживать и уничтожать даймонов. Благодаря черным глазам с сильно расширенными зрачками мы видим в темноте.
— А клыки? Ты пьешь кровь?
Он покачал головой:
— Нет. Кровь не в моем вкусе. Клыки — тоже часть экипировки.
— Тебе нравится то, чем ты занимаешься?
— Иногда это увлекательно, порой — скучновато. Но, в общем, я не возражаю.
Саншайн умолкла. Несколько минут она задумчиво ела, а затем задала новый вопрос:
— Тейлон, зачем ты продал душу?
Тейлон отвел взгляд. Перед глазами его снова, как живой, встал тот ужасный день.
Холодный, ветреный день, когда весь его клан собрался у священного алтаря, чтобы принести жертву богам в искупление греха давно умершей королевы. Тейлон, обнаженный, лежал на жертвенном камне. Руки его были связаны над головой, на груди начертаны кровью символы жертвоприношения.
Друид в черной мантии склонился над ним, и Тейлона поразила его злобная усмешка.
—
Слова двоюродного брата оглушили Тейлона. Не сразу он понял, что происходит. В ужасе Тейлон наблюдал, как двое крепких воинов хватают его сестру за руки и тащат к жрецу.
—
Он бился в своих путах, словно дикий зверь. Он сорвал голос, требуя, прося, умоляя отпустить его сестру. Все было тщетно.
Она звала его, и ее отчаянные крики разрывали ему сердце.
—
С этими словами его двоюродный брат вонзил кинжал в сердце Сиары.
Она неотрывно смотрела на Тейлона. В ее огромных, блестящих от слез глазах он видел боль, ужас...
И, страшнее всего, — разочарование.
Она верила в него. Всю жизнь верила, что брат не оставит ее в беде. Что бы ни случилось — он придет на помощь.
Воины отпустили ее, и Сиара рухнула наземь. Она была еще жива; она пыталась подняться.
—
Так умерла Сиара.
Задыхаясь от ярости, он испустил свой боевой клич, а затем проклял их всех. Он призывал Морриган, богиню, которой посвятил свой меч, обрушить на них свой гнев. Но она его не слышала.
Лишь Артемида, богиня чуждого народа, откликнулась на его зов и дала ему возможность отомстить.
Последнее, что видел он по эту сторону смерти, было торжество на лице друида, занесшего над ним нож.
Тейлон несколько раз глубоко вздохнул, стремясь успокоить воспоминания. Все это — в далеком прошлом. Сейчас ему надо думать о Саншайн.
— Чтобы отомстить за смерть сестры, — ответил он спокойно, хотя внутри у него все бурлило. — За какой-то год я потерял почти всех, кого любил, — дядю и тетю, тебя и нашего сына. После твоей смерти меня охватило отчаяние. Каждая минута жизни была для меня мучением, и я продолжал жить лишь потому, что помнил: я нужен своему клану и Сиаре.
Когда друиды пришли ко мне и сказали, что по воле богов я должен принести в жертву свою жизнь, я принял это известие с облегчением. И, не раздумывая, позволил им зарезать меня на жертвенном алтаре.
Тейлон стиснул зубы, вновь вспоминая сестру в тот страшный день.
— Сиара плакала, но старалась держаться мужественно. Все шло, как было задумано, — но вдруг Меррдид, мой двоюродный брат, повернулся к ней и приказал воинам схватить ее. Он объявил: чтобы умилостивить богов, умереть должны мы оба.
— Это была правда?
— Нет. Правда заключалась в том, что он хотел стать королем, а мы с Сиарой были законными наследниками. Он хотел убрать со своего пути нас обоих. За свою собственную смерть я мстить бы не стал — я тяготился жизнью и хотел умереть. Но Сиара... Нет, этого я выдержать не мог.
Саншайн накрыла его руку своей.
— Милый мой, мне так жаль!
Он сжал ее руку — и поспешно смахнул с глаз слезы, вспомнив, что через какой-то час лишится и этого утешения.
— Что ж, они, в конце концов, тоже об этом пожалели.
— Что ты сделал?
Тейлон ответил не сразу. Воспоминания о той ночи обдали его яростью и ужасом: слишком хорошо он помнил, что мчался по деревне, словно обезумевший монстр, не щадя на своем пути никого и ничего.
Он думал только о своем предателе-брате.
О том, что этот ублюдок должен заплатить за все.
— Я шел по деревне, убивая всех, кто пытался встать между мной и убийцами Сиары. Женщины и дети в страхе разбегались. Живых мужчин в деревне не осталось. Наконец, я нашел Меррдида и отомстил ему, а потом спалил всю деревню дотла.
— И с тех пор ты служишь Артемиде?
Он кивнул.
— Ты ее видел?
— Лишь один раз, когда заключал с ней договор о своей душе. Она явилась ко мне в преддверии иного мира, там, где определяется судьба умерших.
— И с тех пор ты с ней не встречался?
Он покачал головой.
— Для богов мы нечисты. Само наше существование оскорбляет их. Нам не позволено с ними общаться.
— А как же Эрот?
Тейлон глубоко вздохнул, вспомнив бесшабашного бога любви.
— Эрот не такой, как другие. Не знаю почему, но ему нравится наша компания.
