окажется не чище моей шоферской куртки…
А Бабалы и Мухаммед все не могли насмотреться друг на друга, все хлопали друг друга по плечам, — над плечом экскаваторщика взлетал тогда фонтан пыли, обменивались беспорядочными вопросами и репликами.
После того, как они вместе вошли в Берлин и война кончилась, друзьям не раз доводилось встречаться, даже работать бок о бок — судьба свела их на строительстве Сарыязинского водохранилища.
Но от последней встречи отделяло их солидное время, потому-то они так обрадовались друг другу.
Присев прямо на песке, вытянув занемевшие ноги, они закурили — в знойном воздухе пустыни закружился голубоватый дымок «Казбека».
Мухаммед, сделав глубокую затяжку, спросил:
— Помнишь, о чем мы мечтали под Дрезденом, на берегу Эльбы?
— Еще бы! Это было в конце апреля, верно? И глядя на Эльбу, мы представляли себе нашу Амударью… Эльба-то тоже широченная была…
— А что ты тогда сказал?
— А, еще все свои слова помнить!
— А я вот запомнил. Ты сказал: поверь, Мухаммед, мы еще станем свидетелями великого события — когда воды Аму дадут жизнь земле Теджена!
— Это давняя мечта моего отца…
— Мечта всех туркмен, Бабалы!
— А мы ее реализуем, дорогой мой!.. И ради ее осуществления ты, как я погляжу, принял на себя всю пыль Каракумов!
— Малой ее толикой я уже с тобой поделился. Посмотри-ка на свой костюм.
— А что? Обретаю рабочий вид. Неудобно разъезжать по пустыне городским франтом.
Мухаммед опять задумался:
— Помнишь, когда ты сказал, что взор твой обращен к Амударье, — вдруг грохот раздался, где-то недалеко снаряд шлепнулся?..
И в это время, словно напоминание о войне, до них донесся с юга громовой раскат.
— Начальник, артиллерия! — закричал Нуры.
Бабалы засмеялся:
— Без паники, Нуры-хан! Это мы наступаем!
Он знал: там, где почва была не по зубам даже экскаватору, ее взрывали аммоналом.
Повернувшись на бок, упершись локтем в песок, Бабалы обратился к Мухаммеду:
— Перейдем-ка от воспоминаний к сегодняшнему дню. Как тут у вас дела?
Тот поскреб пальцами за ухом:
— Условия тяжелые…
Он не любил жаловаться, распространяться о трудностях, потому так односложно ответил на вопрос Бабалы.
Но Бабалы не отставал:
— Тяжелые, говоришь? Так ведь на то она и пустыня. Тут песок с головой тебя может засыпать, да солнышко прижжет.
— А, нам не привыкать! Мы родились в песках и росли среди песков. И уж коли взялись за такое строительство, то плевать и на жару, и на пыль.
— А говоришь: тяжело.
— Я — о трудностях, так сказать, внутренних. Больно пестрый народ на стройке собрался. Трудно сбить бригаду, которая была бы — как одна душа, одно тело. Ну… как наш взвод. Сорняка многовато… Одни приехали за длинным рублем, только у них и заботы — любыми путями карманы набить. Другие слишком уж вольную жизнь любят, выставили их откуда-то — они сюда подались. Есть и проходимцы, и хулиганье…
— Таких надо гнать в три шеи!
— Прогоним, — а с кем тогда работать? С дайханами, которые лишь кетменями умеют махать, а экскаватор издалека видели?
Бабалы нахмурился:
— Это ты верно… С кадрами туговато. Проблема кадров На ближайшее время, пожалуй, главная. Что ж, придется людей и воспитывать, и учить. А пока нужно довольствоваться тем, что есть. Как молвит пословица, коль не запасся дубинкой, бей кулаком. Мне, кстати, сообщили, что в Мары и Чарджоу уже открыты курсы по подготовке механиков и экскаваторщиков. Понадобится — расширим их. И уже через три месяца на подмогу нынешним придут новые специалисты. Так, какие еще будут пожелания?
— С запчастями — зарез. То одного, то другого нет. Возьми трос — мелочь, а попробуй найди ее. Почва кое-где такая твердая, что зубья ковшей быстро стачиваются. Надо их менять — а где они? Вот и простаиваешь целыми сутками без дела. Ох, Бабалы, сердцу больно!
— Будем решать и эту проблему. А как с питанием?
— Это дело десятое.
— Не скажи. На пустое брюхо много не наработаешь.
— Бабалы, ты сам знаешь — давно минули времена, когда у рабочего человека урчало в животе от голода. А в пышном застолье мы не нуждаемся, нет мяса — обойдемся чаем с чуреком.
— А мяса — нет?
— С ним бывают перебои. Зато консервов — навалом.
Пока Бабалы и Мухаммед разговаривали, Нуры бродил вокруг с мрачным видом, краем уха прислушиваясь к их беседе. У него-то как раз сосало под ложечкой от голода. Мысленно он торопил Бабалы: «Долго ты еще собираешься язык чесать с этим трудягой, словно вылепленным из пыли? Ну, спросил о здоровье, пожелал успеха в работе — и довольно с него. Если бы он, конечно, угостил нас своим чаем с чуреком — тогда дело другое, можно было бы устроить небольшой привал…»
Не вытерпев, он подошел к Бабалы, с ехидцей спросил:
— Начальник, если мы собираемся тут ночевать, может, мне выгрузить вещи из машины?
Бабалы глянул на него снизу вверх:
— А они крепко увязаны?
Не чувствуя подвоха, Нуры похвалился:
— Крепче некуда!
— Вот бы ты язык свой так привязал!..
Нуры ошеломленно заморгал глазами, а потом улыбнулся во весь рот:
— Ай, начальник, купил меня!.. Однако со своим языком я ничего не могу поделать — это ведь не комок засохшей глины. Камыш на берегу арыка и тот шевелится. А язык на то и создан…
— Чтобы болтать лишнее? — закончил за шофера Бабалы и посоветовал: — А ты прикуси его.
— Не могу, начальник!.. Волк, напавший на овцу, захлопывает свою пасть лишь тогда, когда зубы его вопьются в ее тушу. Вот и я не в силах закрыть рот, пока не окажется у меня в зубах ишлекли * или кусок вареного мяса.
Мухаммед, догадливо усмехнувшись, громко крикнул:
— Саша-а-а!..
Бабалы замахал руками:
— Да не утруждай ты себя, Нуры у нас любит пошутить. Он сыт, и мы сейчас дальше двинемся.
Нуры сердито заворчал:
— Ну, конечно, у Нуры брюхо лопается от сытости!.. — Он мечтательно закатил глаза: — Вах, отведать бы сейчас жирной лукмы *!..
К ним уже приближался Саша — рыжий, длинный, нескладный.
Мухаммед, пока тот еще не подошел, скороговоркой аттестовал его своему другу:
— Все бы на стройке были такими, как Саша! Чудо-джигит!.. Врать — не умеет. Если что пообещает — в лепешку расшибется, а сделает. Для него хуже смерти — доложить, что он не выполнил задания. Дважды одно и то же повторять ему не надо, на лету все схватывает. Я бы тебе еще десяток его достоинств
