оборванного!..
Артык любовался ими, не скрывая своего восхищения и гордости. Ну и джигиты — любо-дорого глядеть. Все аккуратно одеты, на шеях алые галстуки, у всех румянец во всю щеку, и глаза сияют, как звездочки!.. Славная подрастает смена….
Увидев Артыка, школьники вдруг замерли как вкопанные, будто наткнувшись на что-то, потом начали перешептываться, подталкивать друг друга: мол, иди первый, и наконец, словно стрелы, выпущенные из луков, все разом, шумной гурьбой, ринулись к нему, выкрикивая на бегу:
— Салом алейкум, Артык-ага!
— Здравствуйте!
— Мы рады вас видеть!
Они окружили Артыка, как жаворонки филина, который завораживает пичуг неподвижным взглядом огромных глаз, лица их горели любопытством, они словно ждали чего-то от Артыка.
Он отвечал на их приветствия, а сердце сладко щемило, и предательски узлажнились глаза — словно пеленой какой их застлало… Ведь ради счастья, ради светлого будущего этой ребятни он, Артык, бесстрашно сражался с врагами революции и народа.
Он ласково потрепал по голове мальчишку, стоявшего рядом.
Из задних рядов послышался чей-то звонкий голос:
— Артык-ага!.. А нам сегодня учитель о вас рассказывал!
Ребята притихли, но тут же загалдели еще пуще:
— Ох, интересно же!
— Артык-ага! Вы бы сами рассказали нам про гражданскую войну,
— И про революцию!
— И как баям от вас доставалось!
Артык успокаивающе поднял руку и, дождавшись тишины, сказал:
— Обо всем этом книга написана[1].
Ребята дружно закричали:
— Мы читали, читали!..
А совсем крохотный мальчуган солидно заявил:
— Артык-ага, разве вы не знаете пословицы: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.
Артык еле удержался от улыбки. А ребята засыпали его вопросами:
— Артык-ага, а что стало с Чары Чаманом?
— А где сейчас Эзиз-хан и Халназар-бай?
— А Иван-ага жив?
— А ваш Мелегуш — это тот самый, про которого в книге написано?
Раздался смех. Сосед паренька, задавшего последний вопрос, толкнул его локтем:
— Ты что, спятил? Разве конь может жить так долго?
— А почему не может? Артык-ага и Мелегуш еще сто лет проживут! Ведь учитель говорил, что герои — бессмертны.
— Это Мелегуш — герой?
— А то нет! Ведь Артык-ага называет его: мой друг, мои крылья…
Артыку нужно было спешить, и он решил положить конец и расспросам, и пререканиям:
— Тише, тише, ребятки!.. Я охотно удовлетворил бы ваше любопытство, да недосуг мне сейчас. Меня дела ждут, вас — уроки. Но даю вам честное пионерское: я договорюсь с вашими учителями, в ближайшие же дни приду в школу и тогда отвечу на все ваши вопросы. Устраивает вас это?
— Устраивает, устраивает!
— Еще как устраивает!
— Спасибо, Артык-ага!
Заливистый звонок позвал ребят в классы. Стаей куропаток, вспугнутых выстрелом, они кинулись к школьному входу. И снова, как в начале перемены, в дверях возникла веселая толчея.
Артык проводил ребят теплым, задумчивым взглядом. Как быстро идет время, неузнаваемо меняя все вокруг! Не так-то уж давно и сам Артык был мальчишкой и считал тогда, что родился в черные годы. А эти школьники, его внуки, — хозяева новых, ясных дней! И сорока лет не прошло, как одна эпоха сменилась другой. Долгая ночь — вечным безоблачным утром!..
«Если мне хоть краешком глаза доведется еще увидеть, как животворная влага досыта напоит родные бескрайние степи, то можно и помереть спокойно. Но лучше все-таки жить — чувствуя себя совсем счастливым! '
Так подумал Артык и двинулся дальше, теперь уже более бодрым, быстрым шагом, будто торопясь навстречу своей мечте.
Глава вторая
В ЛЕНИНСКОМ СКВЕРЕ
ремя близилось к полуночи. Луна заливала Ленинский сквер, расположенный в центре
Ашхабада, призрачным светом. Сквер уже опустел, лишь изредка пересекали его прохожие, спешившие, скорее всего, домой.
И странно было видеть здесь в этакое-то время молодого, высокого мужчину, который, словно прогуливаясь, шагал по дорожке, ведущей к памятнику Ленину.
Он шел с опущенной головой, о чем-то задумавшись, и вздрогнул, как от удара током, когда его окликнули:
— Эй, Бабалы! Салом алейкум!
Мужчина поднял взгляд и увидел перед собой сутулого, мешковато одетого человека с крючковатым носом. Глаза у этого человека маслено блестели, весь вид выражал восторг— будто его несказанно обрадовала встреча с Бабалы.
Бабалы сухо ответил на приветствие:
— Здравствуй, Муррук-хан.
Он давно знал Муррука Гышшиева и относился к нему с нескрываемой неприязнью.
Муррук работал по хозяйственной части. Своим хищным носом он умел вынюхивать, где что плохо лежит, и пускал в ход свои загребущие лапы. Повадки у него, под стать носу, тоже были хищные, и однако ему всегда удавалось выходить сухим из воды. Даже когда он оказывался в положении кабана, обложенного охотниками, то все равно исхитрялся вывернуться, словно лисица, знающая тысячу уверток и способная ловко замести следы. Как-то он все же угодил за решетку, но кто-то вытянул его оттуда, как волос из теста. Вскоре Муррук уже разворовывал народное добро в другом месте. Сейчас же, как слышал Бабалы, он выступал в роли работника водного хозяйства.
Узнавая о новых «похождениях» Муррука, Бабалы недоумевал: как, даже попавшись, он умудрялся отделываться легким испугом? Ну, были у него высокие покровители, которых он, видимо, вполне устраивал — тем, что и ублажал их, и угождал им. Так ведь и покровители, выручая явного жулика, шли на определенный риск… Нет, думал Бабалы, не только в них дело, а еще и в том, что слишком мы порой либеральничаем с этакими вот ловчилами. И вместо того чтобы отправить их на скамью подсудимых, ограничиваемся освобождением от работы или выговором по партийной линии. Прочтешь иной фельетон в газете — волосы дыбом встают: человек грубо, преднамеренно нарушил закон, а ему — выговор. «Меры приняты…»
Сам-то он хорош: ему бы пройти мимо, не подав Мурруку руки, а он стоит, разговаривает с ним, как с порядочным… Что поделаешь: не осужден не вор. Ныне старая поговорка, видно, так должна звучать…
Муррук изучающе смотрел на Бабалы:
— Что это ты поделываешь тут, глядя на ночь.
Бабалы насмешливо осведомился:
