докладную записку.
— Хорошо, составьте ее.
— И она застрянет в одном из отделов?
Замминистра развел руками:
— Бабалы Артыкович!.. Ну, что вы, право… Я не отрицаю: в работе отделов имеются недостатки. Есть факты и бюрократизма, и волокиты. Мы стараемся свести их на нет, наводим порядок в своем хозяйстве. Обещаю, что мы накажем виновных и удовлетворим ваши справедливые претензии. Но мне кажется, вы часто проявляете излишнее нетерпение и иные вопросы спешите решить сами, на свой страх и риск…
— Как же не рисковать, Алексей Геннадиевич? Если срочный вопрос маринуется в министерстве — нам самим приходится, просто приходится проявлять инициативу и брать всю ответственность на себя.
— Риск риску рознь, Бабалы Артыкович. Вы порой… м-м… занимаетесь опасной самодеятельностью.
— Например?
— М-м… Ну, скажем, какое вы имели право переводить слесарей-ремонтников на сдельщину?
— Этого требовали соображения рациональности и справедливости. В министерство, кстати, мы обращались с этим вопросом — нам не ответили ни «да», ни «нет».
— Есть общие установки о заработной плате строителей — они вам и без нас известны.
— А если они противоречат интересам строительства? Что бы вы сами сделали, если бы испытывали острейшую нужду в слесарях, а они пришли бы к вам и сказали: или повышайте нам зарплату, или переводите на сдельщину, или давайте расчет?!
— Но это… ультиматум!
— Ну и что? Я же не могу силой удерживать их на строительстве. И, на мой взгляд, их требования законны. Они вкладывают в стройку не меньше труда, чем бульдозеристы и скреперисты. Почему же они должны довольствоваться куда меньшими заработками?
— Потому что мы не имеем права нарушать правительственные постановления о заработной плате. Закон есть закон.
— Законы — статичны, а жизнь идет вперед и вносит свои коррективы. На других производствах у ремонтников, возможно, работа более легкая. У нас на строительстве им забот хватает, В других местах это, может быть, не такая дефицитная специальность. У нас же слесари на вес золота. И я на все пойду, чтобы удержать их, а потом получить от них максимум пользы!
— У вас, видно, плохо поставлена воспитательная работа! — с места выкрикнул Меллек Веллек. — Вы растите рвачей, а не патриотов!
Обращаясь по-прежнему к замминистра, Бабалы сказал:
— Не понимаю, почему мы должны взывать к патриотизму слесарей и применять принцип материальной заинтересованности по отношению к скреперистам и бульдозеристам? И разве патриотизм только в том, чтобы работать больше, а получать меньше?..
Замминистра мягко улыбнулся:
— Ход мыслей у вас, в общем, правильный. А вот действия, уважаемый Бабалы Артыкович, все же противозаконны. И за них по головке нас с вами не погладят… Никто не давал вам права…
Последние его слова перекрыл громкий бас Новченко:
— Я дал ему право! Бабалы Артык действовал с моего разрешения!
Бабалы взглянул на него удивленно — он не ожидал от Новченко такого прямого заступничества.
Замминистра как можно вежливей проговорил:
— Простите, Сергей Герасимович, но решение подобных вопросов — не в вашей компетенции.
— Почему же это не в моей? Меня ведь пока не сняли с должности начальника строительства.
— Строительство Большого канала находится в ведении министерства…
— Но мне даны широкие полномочия. Ваше министерство мне не указ, у меня есть хозяева повыше!
— Сергей Герасимович! Не будем спорить: кто у кого в подчинении. Речь ведь идет о нарушении правительственных постановлений.
— Правительство мне, а не вам доверило миллиардные суммы, отпущенные на строительство Большого канала. И обязало меня руководствоваться лишь одним: интересами строительства. А они неотделимы от интересов народа, интересов государства. — Новченко поднялся, опираясь кулаками о стол. — От нас требуют, чтобы мы построили канал как можно быстрее, затратив при этом как можно меньше средств.
— Но вы как раз хотите выбросить на ветер государственные деньги.
— На ветер? Вот уж нет! Те тысячи, которые мы дадим слесарям-ремонтникам, вернутся к нам миллионами. Государству от этого не ущерб, а прибыль. Вы обвиняете Бабалы Артыка в противозаконных действиях… Но разве он взял деньги из государственной кассы, чтобы положить их в собственный карман? Он употребил их на пользу дела. Сам он, правда, рассуждал тут и о какой-то справедливости по отношению к ремонтникам. Мне плевать на эту справедливость. Но я вижу, что перевод их на сдельщину выгоден строительству! Вот это важнее всего. В данном случае сдельщина — это тот рычаг, который поможет нам быстрее завершить строительство Большого канала. Что вы можете возразить против этого?
Замминистра пожал плечами:
— Да ничего. Я лично — «за». Но любое нововведение надо сначала узаконить, а потом уже внедрять…
— Хорош бы я был, если бы во время боя попросил врага: ты подожди стрелять, пока я загоню патрон в свою винтовку.
— Сравнение неуместное, Сергей Герасимович.
— Это почему?.. Мы ведем бой за то, чтобы города и колхозы скорее получили воду. Уход со стройки слесарей-ремонтников привел бы к простою механизмов. То есть в разгар боя мы понесли бы весьма ощутимые потери. Вот этого мы не вправе допустить. И я выражаю благодарность Бабалы Артыковичу за то, что он, не испугавшись риска, ответственности, своевременно принял необходимые меры. Дабы поощрить этот пример, я, как начальник строительства, премирую его, из своего фонда, двумя месячными окладами.
В ответ на аплодисменты замминистра поднял руку:
— Товарищи, товарищи!.. Следует ли понимать ваши аплодисменты как поддержку Сергея Герасимовича и Бабалы Артыковича в незаконном расходовании государственных средств?
Один из членов коллегии пояснил:
— Мы поддерживаем здравый смысл. Мы за инициативу, направленную на пользу строительству.
Лицо замминистра выражало явное огорчение:
— Итак, я вынужден констатировать, что мнения членов коллегии разошлись. Вопрос пока остается открытым. Я, во всяком случае, сохраняю за собой право обратиться за разъяснениями и указаниями в соответствующие инстанции.
— Обращайтесь, обращайтесь, — громко проворчал Новченко. — Согласовывайте, увязывайте — вам это не впервой. Но учтите, — он повысил голос, — для меня этот вопрос — закрыт!
Глава двадцать седьмая
СНОВА В РАХМЕТЕ
щё не наступил сентябрь, и до осени, по среднеазиатским меркам, было далеко, но небо над Ашхабадом хмурилось, дул прохладный, сырой ветер, докрасна, как наждак, натирая щеки…
Все рейсы самолетов из-за плохой погоды были отложены, и Бабалы пришлось выехать из Ашхабада поездом.
Всю дорогу его мучало какое-то смутное беспокойство и недовольство собой.
Собственно, веских причин для плохого настроения у него вроде не было.
