писарь словно провалился сквозь землю. «Какой я дурак! — выругал себя Артык, раздосадованный своей опрометчивостью. — Ну, нет пули, так разве нельзя было разбить ему голову прикладом?..» И он, чувствуя, что смерть Кильвана камнем ляжет ему на сердце, если он не отомстит за него, снова кинулся искать Куллыхана.
Рабочий хлопкового завода Герасимов, высокий и стройный, по всей видимости когда-то служил в солдатах. Во всяком случае, он лучше, чем мукомол, ориентировался в боевой обстановке, и почти ни одна пуля у него не пропадала даром. Он уже уложил троих: лысого эсера из Ашхабада, управляющего заводом Арутюняна, его племянника Вартана и чиновника уездного управления — полковника Белановича. Четвертого он еще не успел узнать, гнался за ним, делая короткие перебежки и временами припадая к земле, и вдруг, когда он поднялся, грудь его обожгла случайная пуля. Земля и звездное небо закружились перед глазами. Теряя сознание, Герасимов упал. Смерть наступила так быстро, что он даже не почувствовал ее приближения.
Мавы в первые минуты стрельбы немного растерялся. Он еще не бывал в бою и не мог сразу понять, где друзья, где враги, куда надо стрелять, куда идти в наступление. Не различая ничего вокруг себя, он крикнул: «Артык, в кого стрелять?» Никто ему не ответил. Все же, несмотря на грохот пальбы, он быстро освоился с обстановкой. Когда Мавы выдавали берданку, ему показали, как отодвигать затвор и вставлять патрон, как стрелять, но теперь, в горячке боя, у него вылетело из головы и то немногое, что он узнал. Непослушными пальцами безуспешно пытался он всунуть патрон в ствол берданки. Всунул, наконец, но ружье с раскрытым затвором не выстрелило. Последовательность ружейных приемов осталась ему непонятной. «Ах, ну не лопата, будь в руках хотя бы кривая сабля, я бы знал, как драться! А у этой чертовины кто поймет ее тайну?» — мысленно жаловался он, вертя в руках бездействующее оружие. Но когда кто-то из врагов кинулся на него, Мавы, держа берданку за ствол, поднял ее и обрушил приклад на голову нападающего. «Вот тебе, изменник, получи свою долю!» — яростно крикнул он. Приклад с треском отлетел в сторону, а нападавший на Мавы грохнулся навзничь. Не успел Мавы опомниться, как кто-то другой из нападающих крепко обхватил его руками, повалил на землю и начал душить. С тыловых работ Мавы вернулся ослабевшим, но благодаря заботам Мехинли. успел восстановить свои силы. Однако и сидевший на нем верхом, как видно, был не из слабых. Его жирная туша давила на Мавы, а мускулистыми руками он все сильнее сжимал ему шею и горло. У Мавы мутилось в голове. В эту минуту ему показалось, что Халназар кричит: «Души!», а Мехинли ласково ободряет: «Мавы мой, сядь на коня стойкости!..» И Мавы, окрыленный своей любовью, с силой рванулся, сбросил с себя противника и, навалившись на него всем телом, тоже вцепился ему пальцами в горло. Но и тот не выпускал Мавы из своих цепких рук. Они душили, давили друг друга, катаясь по земле, били по чему попало руками, ногами, наверху оказывался то один, то другой. Оба задыхались, напрягая последние силы... Наконец, Мавы начал одолевать. Вырвавшись снова наверх, он с силой ударил своего противника головой о землю, и тот потерял сознание. Мавы вскочил на ноги. Перед ним лежал скуластый человек с растрепанным чубом каштановых волос. «Э, да ты, видно, конный казак!» — подумал Мавы. Решив, что добивать лежачего не велика доблесть, он крепко связал казаку руки ремнем и стал ждать, когда он придет в себя. Он заранее радовался тому, что приведет к Ивану Чернышеву пленного и сможет похвалиться перед Мехинли своей отвагой...
Между тем стрельба почти прекратилась, только где-то вдалеке раздавались еще одиночные хлопки выстрелов. Мавы посмотрел на первого из нападавших, которому он прикладом размозжил голову, — тот лежал окровавленный, не обнаруживая никаких признаков жизни, — и ему стало не по себе. Никогда в жизни он не убивал даже курицы, а тут убил человека. Он отвернулся, чтобы не видеть трупа, и рукавом халата отер пот со лба. Однако его смущение и растерянность сменились гневом, он вспомнил издевательства Халназара, его грубую брань, все его хитрости и обман, когда он вздумал отправить на тыловые работы батрака вместо одного из своих сыновей. А когда память восстановила всю картину взрыва гранаты на собрании, Мавы с ненавистью взглянул в сторону убитого и сказал:
— Такая смерть ждет каждого предателя!
Уличный бой продолжался довольно долго. Часть мятежников была перебита, часть арестована, многие разбежались. К концу кровавой, полной тревог и волнений ночи жизнь потекла по новому руслу.
Начинало светать. Группы вооруженных рабочих и солдат снова сходились в клуб железнодорожников. Боя словно и не было, — кругом стояла тишина. Только звучно перекликались по всему городку петухи, возвещая рассвет. Разгоряченные схваткой люди с удовольствием вдыхали свежий утренний воздух. Как будто, и дышать стало легче.
Артамонов и Чернышев были заняты составлением срочных телеграмм в Ашхабад и Ташкент с донесениями о разгроме мятежников.
На улицах и на церковной площади еще убирали трупы, раненых отправляли в больницу. Захваченные в бою мятежники еще раньше были отправлены под конвоем в тюрьму. Но Мавы не знал, где тюрьма. Он сначала привел своего пленника в клуб, затем направился с ним в уездное управление, то кричал на него, то мирно разговаривал с ним и даже давал ему раза два затянуться из своей цигарки махоркой — и так разгуливал с ним по улицам, как погонщик каравана, вышедший в ночной путь. Когда начало светать, Мавы снова привел пленника в клуб. Ствол разбитой берданки лежал у него на плече, в правой руке он держал приклад. Но он с гордым видом шагал за своим пленником, высоко подняв голову.
Увидев Ивана Чернышева и ашхабадского большевика, Мавы вытянулся перед ними по-военному и отдал рапорт:
— Товарищи командиры! Батрак Халназар-бая, солдат большевиков Мавы свою задачу выполнил. Вот привел одного предателя живым. А другой, сами знаете, торпак кушай...
Чернышов крепко пожал ему руку:
— Спасибо, товарищ Мавы.
Мавы не знал, что ответить, замялся. Заметив стоящего рядом Артыка, он тихонько спросил у него: «Как имя нашего вождя?» Но он и сам тотчас же вспомнил и, прикладывая руку к виску, отчеканил:
— Служу нашему вождю Ленину!
Трудно было не улыбнуться, глядя на байского батрака, браво рапортующего командиру-большевику. Улыбались Чернышов, Артамонов, стоявшие вокруг них рабочие и солдаты, улыбался и сам Мавы, поглаживая рыжеватые усы. И вдруг он чего-то застыдился.
— Товарищ командир, — снова обратился он к Чернышову, — я это сделал ненарочно. Не совладал с гневом, хватил через край... Вы уж простите меня.
Чернышев, не понимая его, спросил:
— В чем ты провинился, Мавы?
— Я... я раабил приклад ружья.
Иван Тимофеевич обнял простодушного батрака:
— Это пустяки, Мавы, был бы ты жив и здоров! Революция не обходится без жертв и потерь. Сегодня тяжелы наши потери: убито несколько дорогих наших товарищей...
При этих словах Артык почувствовал укор совести: он был убежден, что мукомола Керима убил Куллыхан, а ему так и не удалось найти хромого мирзу и отомстить за смерть товарища.
Глава десятая
Великая Октябрьская революция смела правительство Керенского со всеми его краевыми, областными и губернскими комитетами и комиссарами. В городах Закаспийской области, как и во всем Туркестане, власть перешла к Советам. Большевики должны были взять на себя руководство всеми делами управления. Но их организации были слишком малочисленны. Даже в таких городах, как Ашхабад и Кизыл- Арват, большую часть депутатских мест все еще занимали эсеры, меньшевики и буржуазные националисты, прикрывавшие свою предательскую работу «левыми» фразами о свободе и демократии.
Такое же положение было и в Теджене. Исполнительный орган Тедженского совета состоял из пяти человек: председателя, которым после Октярьского переворота стал большевик Иван Чернышев, и четырех членов
