Айна, пряча за спиной наган, крикнула:
— Негодяй, прочь руки от девушки!
— Ха-ха-ха! Пеленг еще никогда не убирал руки от Добычи. — И, обернувшись к своему спутнику, крикнул: — Чего стоишь? Хватай!
Нурджахан в ужасе закричала:
— Вай, дитя мое!.. Ой, люди, помогите!
От ее крика с плачем проснулся Бабалы.
Шекер изо всей силы рванулась из рук Пеленга и отбежала в глубину кибитки. Пеленг кинулся за ней. Раздался выстрел, затем прогремел второй, третий. Пеленг грохнулся под чувал с пшеницей. Его спутник с перепугу бросился было вон из кибитки, но вдруг остановился и вскинул винтовку. В это время в кибитку вбежал сосед — товарищ Артыка — и вонзил в спину эзизовскому нукеру нож. Винтовка выстрелила вверх, нукер упал.
Айна, как во сне, растерянно смотрела на ручеек крови, растекавшийся по ковру. Бабалы на четвереньках подполз к ней и ухватился ручонками за ногу. Но она все стояла.
Лишь крики Нурджахан вернули Айне сознание. Подняв Бабалы, она спокойно сказала:
— Мама, не надо кричать. О том, что сделано, нечего жалеть. Так поступать наказывал мне Артык!
Затем она обратилась к соседу:
— Возьмешься за казан — сажа пристанет. Вдобавок ко всем беспокойствам, которые мы причинили вам, я еще навлекла опасность на весь ваш аул. Видно, судьба такая! Сегодня же ночью мы уйдем отсюда. Может быть, это спасет вас.
Молодой дейханин решительно заявил:
— Пока Артык не вернется, никуда вы не тронетесь! Что будет, то будет! Пока я жив, никто вас не обидит: пусть Эзиз-хан придет хоть со всеми своими черноодежными! Не падай духом! Мы придумаем что- нибудь, чтобы подозрение в убийстве не пало на нас.
— Их кони и ружья — свидетели!
— Они теперь послужат и нам.
Слова молодого дейханина ободрили Нурджахан.
— Спасибо, милый, — сказала она. — Пусть в глазах твоих никогда не будет печали!
Глава двадцать первая
Следователь военно-полевого суда вызвал Эзиза на допрос. «Тедженский хан» никак не хотел примириться с положением арестанта. В камеру ему разрешили доставить кальян. Он и к следователю явился с ним. Когда ему предложили оставить прибор в соседней комнате, он заявил: «Где нет моего чилима, там нет и меня!» Эзиз старался хотя бы в мелочах показать, что он не простой арестант. На вопросы военного следователя он отвечал надменно.
Записав имя Эзиза Чапыка, год и место рождения, следователь перешел к делу.
— Эзиз-хан, — поставил он первый вопрос, — сколько людей вы казнили за время своего ханства?
Эзиз неторопливо зажег свой кальян, пустил струю дыма через голову следователя, затем спокойно ответил:
— Никого я не казнил. В острастку другим повесил только Хораз-бахши за то, что он распевал большевистские песни. Так это — терьякеш, он и сам готов был помереть.
— Может быть, вы потеряли счет убитым по вашему приказанию или забыли?
— Если забыл — напомни.
— По нашим сведениям — шестьдесят, семь человек.
— А сколько людей убито белыми и англичанами?
— Это к делу не относится... Что вы скажете насчет тедженских убийств? За что вы убивали людей, совершенно непричастных к большевизму — чиновников, врачей, учителей?
— Кто убивал в Теджене, уже выяснено: это дело рук Аллаяр-хана. Поэтому он и сбежал.
— Выходит, что вы ни в чем не повинны?
— Я ничего не совершил против правительства.
Среди тех, с кем по приказу Эзиза жестоко расправились его нукеры, были и люди, полезные белым и интервентам. Следователь поставил вопрос и о них:
— Кто убил Менгли-хана и его сыновей Баба-хана, Бакылы-хана?
— Думаю, что кто бы ни убил, не ошибся — это был царский пристав!
— Кто застрелил арчина Бабахана?
— Артык Бабалы. Он бежал к большевикам. Об этом я подавал рапорт в штаб.
Следователь пристально посмотрел на Эзиза через очки:
— Эзиз-хан, я знаю, что некоторые ваши мероприятия были полезны, и не собираюсь возводить на вас напрасных обвинений. Например, вы велели убить Карагез-ишана за его помощь большевикам — и хорошо сделали. Он не входит в этот список. Вы выжгли клеймо на лбу одного большевика. Хоть это и не допускается нашими законами —мы не обвиняем вас в этом. Может быть, все шестьдесят семь повинны в связях с большевиками? Если вы это докажете, мы снимем с вас обвинение в преднамеренных убийствах.
Эзиз опять закурил и, подумав, снова стал отрицать свою вину. Следователь перешел к другому вопросу.
— На совещании в штабе вы оскорбили главу правительства господина Фунтикова, насмехались над ним.
— Если этот Пынтик попытается зажать меня в лапы, я не только над ним, но и над всеми его министрами насмеюсь!
— Вот это прямой ответ!.. Вы хотели свергнуть нынешнее правительство?
— Что ты сказал?
— С большевиками имели связь?
— С большевиками?.. Вот уже два года воюю с ними...
— Это я знаю, а в последнее время?
— Моя конница стоит на фронте против большевиков.
— Это вам так кажется. Половина вашего отряда уже вернулась в Теджен. Дело не в этом, я о другом хочу знать: у вас были представители других государств?
— Кроме белых, у меня никого не было.
— Эзиз-хан, если признаетесь, — облегчите свою участь.
— Если я попал к вам в лапы, то должен клеветать на себя?
— Я найду человека, который подтвердит это.
— Того, чего не было, никто не может навязать мне.
Следователь сделал знак переводчику, тот отворил дверь в соседнюю комнату. Вошел Ходжаяз. Эзиз побледнел, его брови дрогнули. Чтобы овладеть собой, он опять схватился за трубку своего кальяна. Следователь спросил свидетеля:
— Ходжаяз, что вы знаете о связях Эзиз-хана с большевиками?
Глаза Ходжаяза плутовато забегали:
— Я, по несчастью, попал к Эзиз-хану. Когда пришел в Ак-Алан, то увидел там двух турецких офицеров. Эти офицеры побывали в Ташаузе и у Джунаид-хана. Они приехали к Эзиз-хану с письмом Кязим-бека...
— Ах ты, лживая свинья! — крикнул Эзиз, вскакивая со стула.
Переводчик встал между ними, взял Эзиза за плечи и вежливо усадил его. Эзиз, тяжело дыша, сверлил Ходжаяза ненавидящим взглядом.
— Эзиз-хан, — сделал замечание следователь, — закон не разрешает оскорблять свидетеля.
