Алеши Тыжденко его рука с револьвером отлетела, как срубленная ветка с дерева. Саблю, занесенную над плечом Ашира, отбросил назад удар Артыка. А в следующий миг Мелекуш налетел на коня вражеского офицера. Оба коня поднялись на дыбы. Взлетели две сабли. Подскочивший сбоку человек ударил по сабле Артыка. Артык еле удержал в руке саблю, и было похоже, что ему придется проститься с головой. Но Мелекуш, словно чувствуя опасность для своего седока, вдруг упал на передние ноги, и кривая казачья сабля со свистом пронеслась над головой Артыка. Мелекуш поднялся и снова сошелся грудь о грудь с конем офицера. Опять взвились сабли. На этот раз молнией сверкнула сабля Артыка — и голова офицера покатилась по траве.
Бандиты, не выдержав ожесточенного удара, повернули коней, но крупные ахал-текинские кони легко настигали их. Зеленая равнина окрасилась кровью.
После боя Тыжденко, оставшись наедине с Арты-ком, сказал:
— Товарищ командир! Храбрость украшает командира Красной Армии. Но и для нее имеются свои законы. Ты — голова части, судьба полка в твоих руках. А ты в жарком бою идешь впереди всех.
— Товарищ комиссар! А разве тело без головы может действовать?
— Вот об этом я и хочу сказать. Если с тобой случится несчастье, тело останется без головы.
— Алеша, ты ошибаешься. В той сотне, с которой я пришел к тебе, любой может заменить меня. А разве Ашир хуже?
— И Аширу и любому из твоих джигитов я доверил бы свою жизнь. Но речь идет о командовании полком, и тут уж никто из них заменить Артыка не может... А кроме того, насчет тебя я имею строгий наказ от штаба и лично от Ивана Тимофеевича.
Последние слова комиссара задели Артыка за больное место. Он понял их как намек на свое прошлое, хота Тыжденко и не думал об этом.
— Я про этот наказ знаю и без твоего напоминания, — сердито ответил он комиссару. —Проверяй, если хочешь, каждый мой шаг — мне все равно. Сердце Артыка никогда не делилось надвое. Шел по ложному пути, теперь вышел на правильный, но я весь тут! Если иду к какой-либо цели, так иду прямо, как совесть подсказывает и сердце велит. А если придется погибнуть на этом пути, то и смерть мне не будет горька!
Тыжденко стал разубеждать его:
— Что за слова, Артык! Разве мы с тобою не братья?
— Бывает, что ссорятся и братья!
— Постой... Если б командование тебе не доверяло, оно не назначило бы тебя командиром, не доверило бы тебе целый полк. У командования нет насчет тебя никаких сомнений: оно считает тебя одним из лучших командиров. Так что ты эти старые свои мысли выбрось из головы. Но я тебе должен сказать, что обязанностей комиссара ты не понимаешь. Комиссар — ближайший помощник командира. Его долг — не только воспитывать джигитов политически...
— Ты меня учи, если я думаю криво, — перебил Артык. — А прямо сидеть на коне и рубить саблей меня учить нечего!
Тыжденко, не видя иного способа подействовать на Артыка, строго сказал:
— В таком случае я требую от тебя, чтобы впредь ты действовал в бою согласованно, чтобы не...
— Ах, требуешь? Значит, приказываешь? — не слушая, опять перебил Артык. — Если так, я и знать тебя не хочу! С этой минуты или я —не командир, или ты — не комиссар!
Он вскочил, с места и хотел уйти, но Тыжденко обхватил его за плечи и рассмеялся:
— Да послушай же ты, чудак! Разве ты забыл, что мы с тобой еще во дворе ашхабадской тюрьмы побратались? О чем я говорю? Я обязан оберегать твою жизнь, ты — мою. Вот о чем речь!
— Тогда прости, брат,—улыбаясь, сказал Артык.— Чего только я не- наговорил тебе! Правильно считает Иван, что сердце у меня скачет впереди рассудка... Алеша, если еще такое случится, ты мне ничего не говори, а толкни в бок покрепче — я пойму.
Друзья откровенно высказал и друг другу, что думали, и от этого их дружба стала еще крепче.
На следующий день, на рассвете, Артык повел свой полк на Гяур-Кала. За стенами этой крепости, сложенной столетия назад из огромных, в обхват, сырцовых кирпичей, пытались укрыться остатки разбитых частей Ораз-Сердара.
В двух-трех километрах севернее подымался блестящий купол мавзолея султана Санджара, восемьсот лет тому назад выстроившего здесь город с миллионным населением, очаг науки, цветущий сад культуры. Этот город превратили в развалины ненасытная жадность и жестокость Чингиз-хана, Тамерлана, иранских шахов, хивинских, бухарских и афганских эмиров и ханов. Там, где когда-то кипела жизнь, выли шакалы. А теперь, когда туркменский народ, пережив те страшные времена, шагнул к новому свету, интервенты и белогвардейцы опять железными когтями вцепились ему в грудь.
Артык яростно налетел на Гяур-Кала. Он надеялся захватить здесь отряд Кельхана. Но Кельхан уже бежал. Артык не догнал его и в Мары.
Глава двадцать третья
На другой же день, после того как Кизылхан увел свой отряд в Ак-Алан, части Красной Армии одним ударом заняли Байрам-Али.
Весть о наступлении Красной Армии подобно весеннему ветру в один день разнеслась по Марыйскому и Тедженскому оазисам. Разбежавшиеся из белых частей, скрывавшиеся в аулах джигиты собирались и толковали, о том, как бы им перейти на сторону Красной Армии. Друзья Артыка и Ашира открыто вели свою работу. Тедженские дейхане решили послать к большевикам делегацию. Кизылхан отправил с ней письмо Артыку.
Дурды с двумя товарищами выехал в путь с низовьев Теджена, когда солнце клонилось к закату. Степь уже теряла свою яркую весеннюю окраску. Красные лепестки маков осыпались. Нежные листочки и стебельки трав пожелтели. Уже реже слышалось пение птиц. В небе парили лишь одинокие стервятники да орлы. Изнемогающие от жаркого солнца ящерицы си-дели на самых верхушках кустарников. Было душно. Но предвечерний ветерок, пролетая степью, уже дышал прохладой. То там, то здесь кружились вихри пыли, словно вздымались кверху руки.
Любуясь бескрайней степью, Дурды излил перед своими товарищами волновавшие его чувства:
— Какая у нас земля! Чуть дождь пройдет — и травы по колено. Если б хватило воды, эти поля давали б неисчислимый урожай. По обеим сторонам дороги тянулся бы сплошной сад. А воды у нас достаточно. Надо только соединить живые силы воды и земли. Почему интервенты рвутся к нам? Они лучше нас знают цену нашей земле. Они хотят высосать из нее все соки... Наши предки веками отстаивали ее от врагов. Если мы сегодня отдадим ее интервентам, мы будем недостойны наших отцов и дедов. Будущие поколения проклянут нас. Проклятья изменникам, продающим врагу нашу родную землю! Слава отважным, борющимся за счастье родины, не щадя жизни! — Дурды глубоко вздохнул и закончил уверенно: — Никому не отдадим мы своей земли! Чтоб отстоять ее, нужна сила. А сила сейчас на нашей стороне. Русский народ повернул колесо мира в сторону справедливости, совести, человечности. Он протянул свою руку и нам, туркменам. Мы от всего сердца пожмем эту могучую руку. А по поговорке: «Две руки вместе моют лицо» — мы золотыми водами Амударьи оросим нашу землю.
Один из спутников Дурды внимательно слушал его, переживая те же чувства. Другой шутливо сказал:
— О Дурды, да ты скрытый клад! Жаль, что ты произнес свою речь не на собрании, а в степи.
— Ничего! — улыбнулся Дурды. — Весенний ветер разнесет ее по нашей стране.
Красноликое солнце зашло за горизонт. Стайки провожавших его облаков оделись в цветные наряды: красные, оранжевые, желтые, темно-синие. Радужный свет их заиграл на ветвях саксаула, на сыпучих песках.
Было уже за полночь, когда путники расположились на отдых. Разнуздав коней, они пустили их в травянистую ложбину, а сами легли на прохладный песок. Легкий теплый ветер гладил их усталые лица.
