артиллерии ушел в сторону Ашхабада. А туркменская пулеметная команда в самый разгар боя повернула пулеметы и открыла огонь по белым. И не успело солнце подняться к зениту, как пехотные части Красной Армии уже подходили к Теджену.
Летнее солнце, словно намереваясь спалить все живое, пылало прямо над головами людей. Точно искры пламени наполняли раскаленный воздух, сверкали на солончаковой почве. Пламенное дыхание лета высушило травы. Все кустарники пустыни: гандым, саксаул, черкез, гребенчук, верблюжья колючка — утратили яркую весеннюю зелень,. превратились в истомленные зноем, безжизненные, чахлые стебли.
Усталые, изнемогающие от жары красноармейцы еле тащили ноги. Вода во флягах давно была выпита, и наполнить их было негде. Все водоемы в Геок-сюри оказались отравленными. А караван верблюдов, посланный за водой в Джоджуклы, не мог вернуться раньше захода солнца.
Сопротивление белых было сломлено, гром артиллерийских залпов раздавался уже далеко за Тедженом. Но жажда и невыносимый зной отнимали у пехотинцев последние силы. Бойцы, выдержав напряженный бой, были не в силах бороться с жаждой, слабели с каждой минутой. Обессиленные, они все чаще спотыкались, падали на барханах, на берегах пересохших арыков и, поднявшись, снова устремлялись вперед, — остановить их было невозможно.
Мавы и Кулагин шли рядом. Немилосердный зной жег лицо и глаза Кулагину; трескались иссушенные губы, слабели ноги, он шатался как пьяный. Жажда мучила еще больше, чем зной. Но где достанешь воду в пустыне? Сверкающие солончаковые равнины манили миражем: казалось, что там сверкает под солнцем водная гладь. «Мавы, там вода, вода!» — кричал Кулагин и рвался к миражу.
Жажда томила и Мавы, но у него еще хватало сил идти самому и помогать товарищу. Он нес винтовку Кулагина, временами брал и его под руку.
Кулагин с таким трудом поднимал ноги, словно вытаскивал их из липкой грязи; язык во рту у него распух, он еле ворочал им.
— Ах, Сибирь!.. — мечтательно говорил он. — Какие реки, какие леса!.. Мавы, придется ли еще мне побывать на сорокаградусном морозце в Сибири, или... или я погибну, сожженный сорокаградусным зноем?
Мавы крепче взял его под руку, стал успокаивать:
— Кулагин, мы победили! Враг бежал, даже грома пушек не слышно. Мы не успеем и оглянуться, как будем в Теджене. А там воды — хоть плавай!
— Эх, лысый, когда вырастут у тебя волосы?
— Не так у нас говорят, да ладно, я понял тебя... Кулагин, что это сегодня с тобой? Ты никогда не боялся трудностей, все говорил о будущем...
— Мавы, я задыхаюсь... Почему так трудно дышать?.. Да, я не боялся трудностей... И сейчас не боюсь... Я верю... Но... йо... трудно дышать!
Кулагил стал бредить:
— Мавы, где... ну где же Ирина?.. Она несла воду... Куда же она запропастилась?.. И-ри-на-а-а! — закричал он и, помолчав, усмехнулся: — Ха, вот это дело!.. Дайка скорее напиться, Ирина!.. Иди сюда, я расцелую тебя!..
Он резко пошатнулся и обнял винтовку за спиной Мавы.
Тогда Мавы положил левую руку Кулагина себе на шею, подхватил его под мышку правой рукой и повел дальше. Перед угасающим взглядом Кулагина стояли могучие, прекрасные лес? Сибири. И вдруг ему показалось, что кто-то поджигает эти леса. Он рванулся из рук Мавы, закричал:
— Мавы, дай винтовку!.. Стреляй!..
И тут же бессильно опустил голову на плечо Мавы. В эту минуту вдалеке показался караван, идущий с севера. Мавы всмотрелся и, убедившись в том, что караван направляется к ним, встряхнул товарища:
— Кулагин, воду везут! Воду!..
— Вода?..
Кулагин открыл глаза, посмотрел невидящим взглядом и вновь начал бредить: -
— Ири-на... пи-и-ить!..
Пехота не могла дальше двигаться. Командир, видя, что приближается какой-то караван, приказал остановиться на привал.
Все разлеглись, кто где: кто прямо на солнцепеке, кто под чахлым кустиком саксаула. Мавы положил друга под реденькую тень одного из таких кустиков, под голову подложил пучок сухой травы. А в это время появился Сары, бежавший навстречу красноармейцам впереди своего каравана. Не успел он и слова сказать командиру, как Мавы бросился к нему с криком:
— Сары!..
Они крепко обнялись. Посмотрев на обессиленных, истомленных жаждой красноармейцев, Сары сказал командиру:
— Примите наш дейханский караван с водой и хлебом-солью. Мы хотели встретить Красную Армию еще на восходе солнца, да белые помешали. Куда ни пойдем — навстречу ливень пуль. Пришлось вести караван на север, в обход.
Когда головной верблюд дошел до красноармейского привала, последнего верблюда огромного каравана еще не было видно. Радость бойцов была безгранична. Простую тепловатую воду из бурдюков они принимали как праздничное угощение.
Мавы понемногу давал пить своему другу. Кулагин хватал его за руку, требовал воды- еще и еще... Жизнь постепенно возвращалась к нему.
Наконец, он сел и сказал:
— Вот хорошо!.. Мавы, кто же это спас меня от смерти?
Мавы показал на дейханина, который протягивал Кулагину огромную лепёшку румяного чурека:
- Это наши тедженские дейхане пришли помогать Красной Армии. А вот их предводитель — Сары- мираб!
Кулагин поднялся на ноги и порывисто обнял дейханина:
— Кто красноармеец? Сын рабочего или крестьянина. За что он воюет? За счастливую жизнь рабочего и крестьянина. А крестьянин, когда нужно, приходит на помощь красноармейцу. Спасибо, дядюшка Сары! Этой вашей помощи в такой час мы никогда не забудем!
А Гандым, подошедший в это время с целым ворохом туркменских лепешек, которые нес он в скатерти и раздавал красноармейцам, бросился обнимать Мавы.
— Э, да это не халназаровский Мавы, — сказал он, оглядывая бывшего батрака, — это мой Мавы! Мой брат, мой отважный сын! А Мехинли... нет, твоя Майса... где она? Да, вы с Майсой подпустили-таки яду Халназар-баю!.. А там еще Атайры-гелин добавила! Ха-ха-ха!..
Привычный к смеху Гандыма, Мавы не смутился. Держа старика за плечи и глядя ему в лицо, он весело ответил на его слова:
— Гандым-ага, теперь наша пора!.. А Майса завтра приедет вместе с Анной Петровной, женой командующего. Ты заходи к нам, и если меня не будет дома, поцелуй за меня мою дочку Джерен.
В то время как Сары и Гандым угощали красноармейцев на привале, авангардные части Красной Армии уже вступили в город.
На базарной площади выстроились джигиты Кизыл-хана. После удачного боя все были веселы. Командиры Красной Армии во главе с командующим подъезжали к строю.
Кизылхан скомандовал: «Смирно!» — и поскакал навстречу командующему. Приняв от него рапорт, Чернышев обратился к джигитам:
— Джигиты тедженского отряда оправдали доверие командования Красной Агрмии и честно выполнили свой долг. Спасибо Кизылхану, спасибо вам... За проявленную в бою отвагу командование вручает вам боевое Красное знамя!
Меркулов подал знамя командующему, а тот передал его командиру отряда. Кизылхан опустился на одно колено, поцеловал край алого полотнища и, поднявшись, принес клятву:
— Товарищ командующий, принимая это славное знамя Красной Армии, я клянусь сражаться против белых и интервентов до полной победы. — Он обернулся к отряду и крикнул: — Клянемся все!
— Клянемся! — дружно отозвались джигиты. Алое полотнище пламенело на солнце, как знамя грядущих побед.
