Коллекционеры смерти

я.

– Поэтические дамы с нежным сердцем в возрасте за сорок. Один взгляд на Джереми, и материнский инстинкт пробуждался в них и расцветал, как розы в оранжерее. Возможно, у них даже появлялось молоко в груди. В конце концов, это материнский тип отношений, соответствующий возрасту, просто теплый взгляд, устремленный на нею, нежная ладонь, положенная на плечо, правильные слова: «Чем тебе помочь, сынок? Ты выглядишь таким встревоженным. Что я могу для тебя сделать?»

– Многое из этого мне незнакомо, – солгал я.

– И позже, когда он действовал, он выражал себя. Вы знаете, мистер Рансбург, что он говорил им, своим жертвователям?

– Я этого не знаю, мисс Байнес. – Еще одна ложь: я совершенно точно знал, что Джереми говорил своим жертвам, что он им пел.

Байнес изменила регистр своего голоса, и он стал легким и приглушенным.

– Ты слишком опоздала, ты слишком опоздала, ты слишком опоздала…

Я, не отрываясь, смотрел на толстый красный ковер. Марселла Байнес подошла ко мне.

– Вы прекрасны, мистер Рансбург. Вы все чувствуете. Я следила за вашими глазами, когда говорила о Джереми, я видела боль, уважение, это мимолетное ощущение родственной души. Ваш выбор Джереми Риджеклиффа многое рассказал мне о вас самом. Только люди с очень утонченным вкусом способны разглядеть его истинное величие.

– Мисс Байнес я сам не знаю, почему выбрал…

– Ш-ш-ш-ш, мистер Рансбург. Вы такой молодой и свежий. Вы новенький в этом ярком и сияющем мире. Но одно я знаю о вас точно: вы занимаетесь коллекционированием не потому, что ищете необычный способ вложения денег; вы коллекционируете потому, что это веление вашей души.

Она прошла в дальний конец комнаты, нажала на какую-то панель, и большое зеркало отодвинулось в сторону. За ним находилась потайная дверь. Я услышал ее дребезжащий смех, словно звук расстроенного пианино.

– Проходите, мистер Рансбург, – произнесла она с некоторой торжественностью. – Позвольте мне показать вам, где я живу на самом деле.

Глава 19

Через дверной проем я шагнул на роскошный черный ковер. Дорого обставленная комната напоминала художественную галерею: фотографии в рамках, застекленные витрины на стенах, шкафы с включающейся при подходе подсветкой. – Прошу сюда, мистер Рансбург. Давайте начнем с фотографий.

Она взяла меня за руку, словно мы были парочкой, прогуливающейся по пляжу, и подвела к стене с фотоэкспозицией. На снимках были исключительно мужчины: мужчина в костюме клоуна, задувающий свечи на праздничном торте; голый мужчина, сидящий на грязной постели в окружении ружей; мужчина, выглядывающий из кабины старого грузовика. Из позолоченной рамки ухмылялся в объектив сплошь татуированный мужчина с сосками, соединенными проволочной перемычкой. Я видел ущербные лица, зловещие улыбки, обвислые веки, ошалевшие от метадрина[19] глаза…

Улыбка Марселлы Байнес была такой широкой, что казалось, будто, кроме нее, на лице больше ничего не было.

– Это все мои парни, мистер Рансбург.

– У вас их действительно много, мисс Байнес. Парней.

Она показала на черно-белую фотографию мужчины с маленькими свиными глазками и засохшей слюной в уголках рта.

– Чарльз Осланд, – сказала она.

Осланд был из мира знаменитостей пятидесятых годов. Он задушил удавкой семерых женщин, самой известной среди которых была Тина Каралла, телерепортер из Мемфиса.

Пока я рассматривал снимок, Байнес подошла к шкафу, вынула что-то из него и вернулась ко мне. В руках у нее был герметично застегивающийся пластиковый пакет с куском веревки внутри.

– Это бельевая веревка, которой Чарльз привязывал Тину к ее кровати, – не без гордости сообщила она. – Давайте, откройте его.

– В этом нет необхо… – Мне не хотелось прикасаться к этой жуткой вещи.

– Все нормально, – и она ободряюще, как ребенка, похлопала меня по плечу. – Это часть вашего нового мира.

Я взял пакет. Это всего лишь обычная веревка, убеждал я себя, не более чем скрученные пряди волокна. Я открыл его.

– А теперь понюхайте, – предложила она.

Я поднес пакет к носу и вдохнул. Ничего. Марселла наклонилась к пакету и тоже сделала глубокий вдох. Затем она отпрянула, и на ее лице появилась блаженная улыбка.

– Голова кружится, верно? «Шанель № 5», духи, которыми пользовалась Тина. Она наносила эти духи на свою шею, на свою красивую, как у лебедя, шею.

– Это… восхитительно, – сказал я, пытаясь закрыть пакет.

– Вдохните еще разок, – посоветовала она, – Прощу вас. Я настаиваю.

Я закрыл глаза» сделав вид, что глубоко вдыхаю. В какой-то момент я почувствовал зловещий аромат; нет, это были не духи, это был запах мучительной смерти.

– Два самых ярких момента в жизни двух людей, навсегда застывшие в куске обычной хлопчатобумажной веревки, – с пафосом произнесла мисс Байнес.

– Сколько это стоит? – спросил я, застегивая пакет.

Она похлопала меня по руке.

– Это не продается. Это мой личный амулет, который я использую для собственной поддержки…

– А если бы продавалось?

– Давайте сейчас не будем болтать на всякие рыночные темы, мистер Рансбург. Мы пришли сюда для того, чтобы наслаждаться.

Следующие полчаса я продолжал знакомиться со всевозможными реликвиями дикой жестокости. Это были шарфы садомазохистов, всевозможные инструменты, используемые непотребным образом, разнокалиберные электрические провода… В какой-то момент она протянула мне небольшую пластиковую коробочку с тарахтевшими внутри нее канцелярскими кнопками и рассказала, каким образом они применялись. Мне тут же захотелось швырнуть все это в унитаз и потом еще полдня смывать. Вместо этого я потряс коробочкой, понимающе поднял бровь и сказал:

– Надо же, как изобретательно.

После того как мне были продемонстрированы все экспонаты, она спросила:

– А что вы коллекционировали раньше? Все, кто приходил ко мне, прежде тоже что-то собирали.

– Все, как у всех, я полагаю. Марки. Монеты.

Сочувствующая улыбка.

– От марок я очень далека, а вот монеты я коллекционировала несколько лет. Но не новые, а бывшие в употреблении. Мне хотелось видеть их износ, чувствовать прикосновение рук, перебиравших их в карманах, ощущать их вес. В мире коллекционеров надо мной смеялись из-за этого пристрастия к неопрятным, изношенным монетам. Но затем я увидала коллекцию монет Мерле Бэнтона. Вы слыхали о нем?

– Немного. – Бэнтон был коротким ужасом тридцатых годов – железнодорожным полицейским, который жестоко убил дюжину людей, убегавших на поездах от Великой депрессии, и разбросал их трупы вдоль рельсов от Сент-Луиса до Санта-Фе.

– Внезапно эти монеты для меня ожили, мистер Рансбург. Я узнала, что мистер Бэнтон часто клал их в рот, перекатывая от одной щеки к другой. Интересно, были ли у него монеты во рту, когда он…

Она, казалось, на несколько секунд погрузилась в какие-то свои грезы.

– С чего вы начали заниматься коллекционированием? – наконец спросила она. – Что было первым?

Я мысленно пробежался по своему прошлому: третий или четвертый класс, я бегу по лугу с самодельным