такого рода коллекционированию.
На этот раз Хамерле не угощал нас кофе, а вместо этого предложил нам сесть на стулья прямо у входа. Довольно неучтиво с его стороны.
– Как он обещал отблагодарить вас за хорошую защиту? – спросил я.
Хамерле ходил перед нами со стаканом скотча в руке;
– Я был молод, в делах, где обвиняемому грозила смертная казнь, никогда не участвовал. Поэтому меня и назначили. Нашим политикам нужен был быстрый процесс, а не какой-то ушлый парень, который станет транжирить государственные деньги, используя всевозможные ходы и уловки, основываясь на противоречиях в заключениях экспертов. Тут им нужен был слэм-данк.[28]
– Они его и получили, – заметил я.
– И Гекскамп также этого хотел. Он ничего не сделал, чтобы как-то защитить себя. Я расспрашивал его о датах, о времени событий, о возможных вариантах алиби. А он, знаете о
– Вопрос серьезный, – заметил я, – но я бы поставил на Моне.
Хамерле хмыкнул.
– Он также очень любил произносить речи – большие, наполненные драматизмом; вероятно, ему казалось, что это как-то возвышает его. Однажды я слышал, как он цитировал Блэкстоуна,[29] словно это были его собственные слова. Один преподобный отец, находившийся в тот день в зале суда, узнал в напыщенных разглагольствованиях Гекскампа на крышке стола пересказ проповеди Джонатана Эдвардса, пуританского священника восемнадцатого века.
– Это схожесть образа мышления, – сказал я. – Он не рассматривал это как плагиат, а просто использовал слова и мысли, которые кто-то сформулировал до него; он понимал и разделял их, поэтому они принадлежат ему так же, как и первоисточнику. Есть в этом какой-то умысел?
– Нет, – сказал Гарри. – Именно поэтому, вероятно, это и соответствует действительности.
Хамерле в задумчивости покачал гривой своих седых волос.
– Пару раз в году мне звонят и спрашивают, знаю ли я что-нибудь о произведениях Гекскампа. Разные люди, но всегда очень скрытные и говорящие вокруг да около.
– Объясните, как это, – попросил Гарри.
– «Известно ли вам, мистер Хамерле, что-нибудь интересное о наследии Гекскампа?» «Мистер Хамерле, вы случайно, не держите у себя что-то такое, что может принести вам очень много денег?» Вкрадчивые, льстивые голоса. Я вешаю трубку и иду после этого мыть руки. В основном звонят мужчины. Но два или три раза звонили женщины. Это было хуже всего.
– Вы были адвокатом Гекскампа, – наступательно начал я. – Один из ваших главных партнеров коллекционирует сувениры от серийных убийц и даже располагает картиной которая, очень на то похоже, написана самим Гекскампом – и вы хотите сказать, что вам ничего об этом не известно?
Хамерле сжал челюсти.
– Но это правда. Я понятия не имел, что у Рубина… такой склад ума.
Мы встали, поскольку наша тема была исчерпана. Хамерле проводил нас до двери. Шагнув за порог, я обернулся и посмотрел в его холодные голубые глаза.
– А что, если бы сейчас через эту дверь выходили не мы, а Койл, мистер Хамерле? Что бы вы ему сказали?
Хамерле сделал большой глоток виски и на мгновение задумался.
– Вы на две недели опаздываете с выставлением счетов, Рубин. Где ваши ведомости учета рабочего времени?
Дверь за нами закрылась.
Когда мы отъезжали от дома Хамерле, уже наступили сумерки. Срезая путь, Гарри свернул на Коттедж-хилл-роуд, укрывшуюся под сенью виргинских дубов. Пожилой негр толкал по тротуару трехколесную тележку для покупок, на которой горела тусклая лампа, отбрасывающая косые тени. Он выглядел как человек, который абсолютно счастлив в этой жизни. Я помахал ему, когда мы проезжал мимо. В ответ он оскалился беззубой улыбкой безумца я стал возбужденно указывать на свою тележку, словно вез на ней огонь Божий. Гарри сказал:
– Тот, кто составил подробный каталог коллекции Гекскампа, вероятно, хорошо с ней знаком. Стало быть, он и занимается удостоверением ее подлинности…
Я кивнул.
– Что бы тут ни замышлялось, ни готовилось, оно должно произойти уже скоро.
– Ты думаешь, что Койл еще жив?
– Если мы с тобой правы, то он просто обязан быть живым. Он здесь контактное лицо, аукционный импресарио или как там у них это называется. Пока мне видятся три действующие лица: Койл, аутентификатор и владелец коллекции.
Пальцы Гарри выбивали ритм на рулевом колесе.
– Если картину из. стола Койла нарисовал Гекскамп, она должна стоить сейчас десятки тысяч долларов. По крайней мере, по оценке Уиллоу: Почему же Койл так неосмотрительно оставил ее в столе?
– Он не рассчитывал, что кто-то попадет внутрь, думал, что там она в безопасности. Возможно, он собирался вернуться раньше. Возможно, ему пришлось уехать по делам аутентификации этого дерьма. А возможно и то, что он уже продал эту коллекцию.
– Что-то многовато у тебя всяких «возможно», Карсон. Так же, как возможно, что сцену с Мари Гилбо в мотеле обставляли наспех и экспромтом.
– Похоже, что так. В этом деле вообще одни только зеркальные отражения и сплошные «возможно».
Гарри так резко нажал на тормоз перед красным сигналом светофора, что я едва не плюхнулся носом в переднюю панель.
– Мы теперь, по крайней мере, знаем, что Койл – коллекционер. И это связывает его с Гекскампом. Теперь нам остается выяснить, как Койл связан с Мари Гилбо и Хейди Уикки.
Гарри зевнул, издав звук пароходного гудка в тумане.
– Все это будет уже завтра, Карсон. А сейчас голова моя словно забита мокрым песком.
Он резко нажал на педаль газа, и мы с места рванули в сторону центра. Я глянул на часы и обратил внимание на дату. Ровно неделю назад уехала Эйва, а мне казалось, что прошел целый месяц. Гарри ни разу не заговорил со мной об этом, ограничиваясь короткими непрямыми фразами вроде:
За пять лет дружбы у нас выработались определенные правила относительно личной жизни друг друга: никто ни к кому не лез в душу без приглашения. Я точно не знаю, каким образом мы пришли к такому протоколу; скорее всего к моменту нашей первой встречи он уже лежал на столе.
– Гарри?
Он сдержал зевоту.
– Что?
– Что ты думаешь по поводу отъезда Эйвы?
Он молча рулил целых три квартала, а на четвертом подъехал к бордюру и остановился под деревом. Было уже темно, и свет фар проезжавших мимо машин наполнял наш салон затейливыми тенями. Несколько секунд Гарри молча сжимал руль, затем повернулся ко мне.
– Карсон, я думаю, что Эйва – одна из самых привлекательных женщин, каких мне только доводилось встречать. Одна из самых красивых. Может быть, даже одна из самых умных. Вот что я думаю.
– В твоей роскошной похвале, Гарри, тем не менее звучит какое-то «но».
Он отвернулся к окну, за которым проносились машины.
– Гарри. Но – что?
– Но я также думаю, что она одна из самых озабоченнейших. Интересно, есть такое слово? Ну, не
