заклад, что ни Ева, ни Пауль не слышали, как он работал, поскольку были в стельку пьяны. Это был парень из команды Красного. Ведь это Красному вы обычно поручали такие деликатные делишки, верно? Пока эти документы находились у человека, работавшего на Геринга, фон Грайса и вас это особенно не тревожило. Поскольку наш Премьер-министр настоящий прагматик. С помощью документов – свидетелей вашего прошлого, ваших связей с преступным миром – он мог шантажировать вас и не сомневаться, что вы пойдете в фарватере экономической политики национал-социалистов. Но когда вы узнали, что эти бумаги попали к Паулю и к «Черным ангелам», вот тогда вы по-настоящему забеспокоились. Вы знали, что Пауль – это враг. Вы понимали, что вас загнали в угол, что надо что-то немедленно предпринять. И тогда обратились к Красному Дитеру, который взял на себя все заботы. Но затем, когда Пауля и его любовницы уже не было в живых, а бриллианты из сейфа исчезли, вы подумали, что человек Красного, пожалуй, взял больше, чем ему полагалось. Не без оснований вы сделали вывод, что это он убил вашу дочь, и тогда вы велели Красному рассчитаться с ним, как положено. Красный убрал одного из грабителей – того, что управлял машиной, – но второму удалось скрыться. Тому, который открыл сейф, похитил бумаги и, как вы полагали, бриллианты. Именно в тот момент вы обратились ко мне. Потому что не были уверены в Дитере – а вдруг он вас перехитрил? – и, скорее всего, вы ничего не сказали о бриллиантах ему, так же как скрыли это от полиции.
Сикс вынул сигару, но не закурил, а покатал между пальцами и положил ее в пепельницу. Он постарел на глазах.
– Нужно отдать вам должное. Вы рассуждали вполне логично: если обнаружится человек с бриллиантами, то должны найтись и документы. А когда вы поняли, что Хелферих вас не обманывает, вы пустили его по моему следу. Я вывел его на человека с бриллиантами и, как вы считали, с документами. Возможно, что в эту самую минуту ваши коллеги из «Германской мощи» пытаются выяснить у господина и госпожи Тайхмюллер, где находится Мучман. Документы действительно в руках этого человека. А чета Тайхмюллер понятия не имеет, что это за человек и чего от них хотят. Естественно, Красному это все не понравится, и я бы не сказал, что у него большой запас терпения. Я уверен, что мне не надо объяснять вам в деталях, что это может означать для господина и госпожи Тайхмюллер.
Стальной магнат сидел, уставившись в одну точку, словно он ничего не слышал. Я схватил его за лацканы пиджака, рывком поднял на ноги и влепил ему пощечину.
– Вы слышали, что я сказал? Ваша дочь в руках этих убийц, этих ублюдков! – Его нижняя челюсть безвольно отвисла. Я снова ударил его. – Мы их остановим.
– Где же он их держит?
Я отпустил его, оттолкнув от себя.
– На реке. В Гросс-Цуг, около Шмеквица[29].
Я поднял телефонную трубку.
– Какой там номер?
Сикс выругался.
– Там нет телефона, – сказал он, задыхаясь. – О Боже, что же делать?
– Нужно ехать туда. Можно, конечно, добраться на машине, но на лодке будет быстрее.
Сикс прыжком обогнул стол.
– У меня здесь поблизости катер-глиссер. До причала можно доехать за пять минут.
Мы сели в «БМВ» и, взяв ключи от катера и канистру с бензином, поехали к озеру. Сегодня оно уже не было таким пустынным, как вчера. Там и тут виднелись, паруса небольших яхт, чьи владельцы спешили воспользоваться свежим ветерком, и казалось, что на водной глади непрерывно трепещут белыми крылышками бесчисленные мотыльки.
Я помог Сиксу снять с катера зеленый брезентовый чехол и перелил бензин в бак, пока он подсоединял аккумулятор и заводил мотор. После третьей попытки мотор взревел, и пятиметровый красавец, отделанный полированным деревом, натянул причальные канаты, готовый лететь по волнам.
Я бросил Сиксу один конец и, отвязав другой, прыгнул на корму. Он повернул руль, передвинул регулятор газа, и катер устремился вперед. Мотор был мощный и по скорости, какую он показал немедля, мог, наверное, сравниться с судном речной полиции. Мы мчались вверх по Хафелю в сторону Шпандау[30].
Сикс посуровел, он вцепился в штурвал, не обращая внимания на то, что волны, которые поднимал наш катер, немилосердно раскачивали суденышки, попадавшиеся на нашем пути. Волны обрушивались и на лодки, привязанные к деревьям на берегу, на яхты, до того безмятежно качавшиеся у небольших пристаней, заставляя разъяренных хозяев выскакивать на палубу и грозить кулаками в нашу сторону с громким криком, тотчас же тонувшим в мощном реве мотора. Мы двигались по Шпрее на восток.
– Надежда только на Бога! – прокричал Сикс. Он снова обрел свою решительность и смотрел прямо перед собой – весь воплощение энергии и уверенности. Лишь нахмуренный лоб выдавал охватившую его тревогу.
– Обычно я хорошо разбираюсь в людях, – он как бы пытался мне что-то объяснить, – но, если это послужит вам некоторым утешением, господин Гюнтер, я должен признать, что сильно недооценил вас. Я не ожидал от вас такой проницательности. Честно говоря, я считал, что вы будете действовать в рамках того поручения, которое я вам дал. Но вы, я смотрю, не любите, когда вам указывают, что и как надо делать. Я не ошибся?
– Если вы заводите кошку, чтобы она ловила в кухне мышей, вы же не можете приказать ей, чтобы она не обращала внимания на крыс в подвале?
– Пожалуй, что нет.
Мы продолжали плыть на восток, вверх по реке, мимо Тиргартена и «Острова музеев»[31]. Когда мы повернули на юг к Трептовпарку и Кепенику, я снова спросил Сикса, почему его зять был так против него настроен. Как ни странно, на этот раз он не выказал никакого недовольства и многое мне рассказал, правда, по-прежнему идеализируя свою семью, всех своих родственников, мертвых и живых.
– Поскольку вы, господин Гюнтер, хорошо осведомлены о моей личной жизни, то знаете и о том, что Ильза – моя вторая жена. В первый раз я женился в 1910 году, и на следующий год моя Лиза забеременела. К сожалению, обстоятельства сложились так, что ребенок родился мертвым. Но хуже всего было то, что Лиза уже не могла больше иметь детей. В том же самом родильном доме лежала незамужняя женщина, которая почти одновременно с Лизой родила здорового ребенка. У нее не было средств, чтобы вырастить его, и мы убедили ее отдать нам свою дочь. Это и была Грета. При жизни Лизы мы не говорили с Гретой обо всех этих делах. Но, когда Лизы не стало, Грета узнала правду и решила во что бы то ни стало отыскать свою родную мать.
К тому времени Грета уже была замужем за Паулем и была ему верной женой. Что касается Пауля, то, откровенно говоря, он ее не стоил. Я подозреваю, его больше привлекало мое имя и деньги, чем моя дочь. Однако окружающие считали их идеальной парой, которая живет счастливой семейной жизнью. Вся эта идиллия рухнула в один момент. Это случилось, когда Грета встретилась наконец со своей матерью. Что вам про нее сказать? Австрийская цыганка, родом из Вены, служившая в пивном погребке на Потсдамерплац. И если для Греты это был шок, то для этого придурка Пауля – просто конец света. Вы знаете, что у наци цыгане идут сразу после евреев – раса, объявленная вне закона, а вопросам чистой крови Пауль придавал большое значение. Пауль обрушился на меня с упреками, почему я раньше не сказал обо всем Грете. Но когда я держал на руках младенца, мне и в голову не приходило, что ее мать – цыганка. Я видел красивого, здорового ребенка и молодую женщину, которая хотела, чтобы мы с Лизой удочерили малютку и дали ей все, что нужно, и все, что можно, в этой жизни. Да будь она даже дочерью еврея, тогда это не имело для нас ни малейшего значения. Мы бы все равно ее удочерили. Вы ведь помните, господин Гюнтер, что в то время людям было все равно, кто ты – еврей или немец. Мы все были немцами. Пауль, разумеется, смотрел на эти вещи совсем иначе – он волновался за свою карьеру. Только подумать: мать жены – цыганка! И так неожиданно. – Он горько усмехнулся.
Мы приблизились к Грюнау – тому месту, где должны были проходить олимпийские соревнования по гребле. На большом озере, которое закрывали от нас деревья, были размечены двухкилометровые дорожки для лодок. Сквозь рев двигателя до нас доносились звуки духового оркестра и голос комментатора из громкоговорителя.
