ботинку.
Старинное здание Театра комедии на Шифбауердам, увенчанное башней и украшенное гипсовыми тритонами, дельфинами и обнаженными нимфами, располагалось на северном берегу Шпрее. Студия Полицы находилась поблизости, в подвале.
Мы спустились вниз по лестнице на несколько ступенек и оказались в длинном проулке. У дверей в студию нам встретился мужчина, одетый в кремовую куртку, зеленые брюки и шелковый галстук лимонного цвета. В петлице торчала красная гвоздика. Чувствовалось, что он не жалеет времени и денег на свою внешность, но из-за полного отсутствия вкуса выглядел он как цыганская могила.
Одного взгляда на нас Полице было достаточно, чтобы понять: мы явились сюда не пылесосы продавать. Бегун он был никудышный – слишком тяжелая задница, чересчур короткие ноги и, очевидно, очень слабые легкие. Но к тому времени, когда мы сообразили, что произошло, он успел отбежать метров на десять.
– Вот сволочь! – выругался Беккер.
Голос разума, должно быть, подсказывал Полице, что, пытаясь убежать, он совершает большую глупость – мне и Беккеру ничего не стоило поймать его, – но страх, по-видимому, заглушал этот голос или делал его слишком хриплым, что вызывало у Полицы такую же неприязнь, как я и Беккер.
Но Беккер не слышал ни хриплого, ни какого другого голоса. Он заорал, чтобы Полица остановился, и бросился в погоню ровным и мощным бегом. Я пытался не отставать от него, но уже через несколько прыжков он намного опередил меня. Еще несколько секунд, и он бы поймал беглеца.
В следующее мгновение я увидел у него в руке пистолет, длинноствольный «парабеллум», и закричал, чтобы они оба остановились.
Полица почти сразу же застыл на месте. Он начал поднимать руки, как бы пытаясь защитить уши от грохота выстрела, и, поворачиваясь, рухнул на землю. Кровь и жижа обильно полились из входного отверстия в глазу или того, что от него осталось. Мы стояли над трупом Полицы.
– Что с тобой? – выговорил я, задыхаясь. – У тебя мозоли? Тебе что, ботинки жмут? Или ты думал, у тебя дыхалки не хватит? Послушай, Беккер, я на десять лет тебя старше, но догнал бы его даже в водолазном костюме.
Беккер вздохнул и замотал головой.
– Боже мой, извините, комиссар, – сказал он. – Я хотел слегка задеть его.
Он недоуменно посмотрел на свой пистолет, как будто не веря, что из него только что убили человека.
– Задеть? Куда ты целился, в мочку уха? Послушай, Беккер, когда хочешь ранить человека, если ты, конечно, не Билл из Буффало, целься в ноги, а не пытайся причесать его пулей. – Я растерянно огляделся, ожидая, что соберется толпа, но проулок был пуст. Я кивнул на его пистолет. – Что за пушка?
Беккер поднял свой пистолет.
– Артиллерийский «парабеллум».
– О, черт, ты слышал когда-нибудь о Женевской конвенции? Да им можно нефтяные скважины бурить.
Я велел ему позвонить и вызвать машину для перевозки трупов. Пока он отсутствовал, я осмотрел студию Полицы.
Смотреть было почти не на что. Набор непристойных снимков висел на просушке в фотолаборатории. Коллекция хлыстов, цепей, наручников и алтарь вместе со свечами – тот же, что и на фотографии девушки с огурцом. Несколько стопок журналов, какие я видел у Гельмута. Ничего указывающего на то, что Полица убил пятерых школьниц.
Выйдя из студии, я увидел, что Беккер вернулся в сопровождении сержанта полиции. Оба стояли и разглядывали труп Полицы, будто двое мальчишек, рассматривающих дохлую кошку в канаве, а сержант даже ткнул труп в бок носком сапога.
Я услышал, как полицейский произнес:
– Прямо в «окно». – Это было сказано почти с восхищением. – Никогда бы не подумал, что там столько желе.
– Ну и грязи тут, а? – сказал Беккер без особого энтузиазма.
Когда я подошел, они взглянули на меня.
– Машина выехала? – Беккер кивнул. – Хорошо. Свой рапорт можешь написать позже. – Я обратился к сержанту: – Пока не придет машина, останьтесь рядом с трупом, сержант.
Он вытянулся.
– Есть, комиссар.
Я повернулся к Беккеру:
– Ну что, налюбовался на свою работу?
– Комиссар... – протянул Беккер.
– Тогда пошли.
Мы вернулись к машине.
– Куда едем?
– Я бы хотел проверить парочку этих массажных салонов.
– Ивона Вылезинска – это то, что нам нужно. Она владелица нескольких заведений. С каждой девушки берет 25 процентов ее заработка. Скорее всего, она сейчас у себя, на Рихард-Вагнер-штрассе.
– Рихард-Вагнер-штрассе? – переспросил я. – Где, черт побери, это находится?
– Когда-то она называлась Зазенхаймерштрассе, ведет к Шпреештрассе. Ну, вы знаете, там, где Оперный театр.
– Что ж, нам еще повезло, что Гитлер обожает оперу, а не футбол.
Беккер ухмыльнулся. Похоже, перспектива посетить массажный салон улучшила его настроение.
– Можно задать вам личный вопрос, комиссар?
Я пожал плечами.
– Валяй. Если из этого что-нибудь получится. А может, мне придется запечатать свой ответ в конверт и отправить тебе по почте.
– Ну, так вот. Вы когда-нибудь спали с еврейкой?
Я посмотрел на него, пытаясь заглянуть ему в глаза, но он сосредоточенно смотрел на дорогу.
– Нет, пожалуй, нет. Но, уж конечно, не по расовым соображениям. Думаю, мне просто не попалась такая, которая захотела бы переспать со мной.
– То есть вы бы не отказались, будь у вас такая возможность?
Я снова пожал плечами.
– Да, пожалуй, не против. – Я ждал, что он скажет что-нибудь еще, но он молчал. Тогда я поинтересовался: – А вообще-то почему ты спросил? Беккер заулыбался.
– В этом массажном притоне, куда мы едем, есть одна евреечка, – заговорил он с энтузиазмом, – сногсшибательная девчонка! У нее щелка, как рот у морского угря – сплошная засасывающая мышца. Заглотит тебя, как мелкую рыбешку, и выплюнет через задницу. Лучшая сучка, которую я когда-либо трахал. – Он с сомнением покачал головой. – Не знаю, бывают ли бабы лучше спеленькой еврейки. До нее, пожалуй, далеко даже негритоске или китаянке.
– А я и не знал, что у тебя такие широкие взгляды на эти вещи, – удивился я. – Ты, оказывается, чертов космополит. Бог ты мой, готов поспорить, что ты даже читал Гёте.
Беккер загоготал. Он, похоже, совсем забыл о Полице.
– Еще одна вещь – насчет этой Ивоны, – сказал он. – Она не будет с нами разговаривать, пока мы слегка не расслабимся, ну, вы сами понимаете, о чем я говорю. Выпьем, отдохнем... Будем вести себя так, как будто нам некуда спешить. Потоку что, если мы будем держать себя как пара официальных зануд, она захлопнет ставни и начнет протирать зеркала в спальнях.
– Ну, сейчас много таких людей. Как я всегда говорю, люди и пальцем не пошевельнут у плиты, если поймут, что ты варишь бульон.
Ивона Вылезинска оказалась полькой с коротко остриженными, пахнущими макассаровым маслом волосами и соблазнительно глубоким декольте. Хотя была еще середина дня, на ней был пеньюар из тонкой прозрачной ткани персикового цвета, накинутый поверх тяжелой, такого же цвета атласной комбинации, и
