мужчины не глядели на нее таким образом: словно даже беглый взгляд приносил беспредельное счастье. Тут же она спохватилась, что у нее все лицо в сахарной пудре. Отчаянно покраснев, она протолкалась сквозь толпу и умчалась прочь от великого Криселло и его улыбок.
Добежав до одного из городских фонтанов, она смыла сахар с лица и отправилась в караван-сарай, расположенный на окраине. Четыре шатра и два фургона цирковой труппы располагались кружком среди пальмовой рощицы ближе к краю площадки, отведенной под ночевку. Им лучше было держаться на расстоянии от других постояльцев, всегда готовых объявить бродячих циркачей в воровстве. Пятеро акробатов упражнялись за шатрами, их старшой, Винто, наблюдал и комментировал. Посередине между шатрами горел костер. Орима, мачеха Мархи, с двумя другими женщинами, Делией и Киттой, готовили тушеные овощи с приправами в котле, подвешенном над огнем, и раскладывали нарезанный тонкими ломтями хлеб на большой железной решетке. Когда Марха подошла ближе, они умолкли.
– Что случилось, Рими?
– Ничего. Что тебе вздумалось спрашивать?
Мархе очень хотелось затеять ссору, но она не решалась. Темные глаза Оримы сузились. В наступившей тишине Марха могла слышать, как неподалеку море мерно бьет о берег и люди напевают монотонные рабочие песни.
– Где отец?
– Спит, – нахмурившись, мачеха заглянула в котелок. – Отдыхает перед вечерним представлением.
Прежде чем Марха успела спросить что-то еще, Китта подошла к ней сзади, схватила за локоть и потащила прочь от костра. Спорить с великаншей Киттой, по силе равной двум средним мужчинам, было напрасной тратой времени.
– Если желаешь научиться бросать зажженный факел, – твердо сказала она, – приступай к упражнениям немедленно!
Они дошли до берегового обрыва и постояли немного, следя за тем, как волны поднимаются все выше и выше, накатывая на галечный пляж. Далеко на горизонте море упиралось в небо по линии, тонкой и ровной, словно натянутая проволока – гладкая равнина, не прерываемая никакой сушей. Если заплыть достаточно далеко на юг, рассказывали Мархе, то увидишь, как море громадным водопадом изливается в раскаленные недра подземного мира, закипает, и оттого вода облаками пара поднимается к небу, откуда проливается дождем, и круговорот продолжается.
– Кажется, ты вовсе не хотела сейчас давать мне уроки, – сказала наконец Марха.
– Отчего же, хочу, – возразила Китта, широко ухмыльнувшись, так, что блеснули белые зубы. – Но мне также не хочется видеть твои ссоры с матерью, надоело!
– Благодарение богам, эта женщина мне вовсе не мать!
Китта горестно вздохнула, темное лицо ее опечалилось.
– Ну подумай, она ведь мне почти ровесница! Насколько она старше – на четыре года, на пять? Как же ты можешь ожидать, чтобы я…
– Я от тебя ничего не ожидаю, – Китта вскинула огромную руку, призывая к молчанию. – Кроме одного: чтобы ты не ухудшала и без того плохие дела. Слушай, я прекрасно вижу, что она стремится тебя подавить. Она стремится подавить всех вокруг, разве не так? Но мы сейчас попали в нехороший переплет, застряли в этой дыре на краю света. Отец твой и говорить о деньгах не желает, бьюсь об заклад, что расплачиваться с нами ему попросту нечем.
Мархе сразу стало плохо, заныл живот. Она опустилась на истоптанную траву и стала смотреть в море. Китта неуклюже присела рядом с ней и шумно вздохнула:
– Ты уже достаточно взрослая, чтобы знать об этих вещах. Если зрители кидают тебе монетку, припрячь ее, не отдавай в общий котел, ладно? Отцу в руки не Давай! Я делаю то же самое. Нам всем потребуется хоть немного денег, чтобы выбраться отсюда и вернуться на Главный остров!
– Хорошо.
– Хотела бы я знать, куда он девает выручку? – Китта поднялась на ноги и потянулась. – На нее тратит, что ли?
– Возможно, – Марха опять ощутила ледяное присутствие правды, но сдержалась. Нужно рассказать все, подумала она, выложить всю правду Китте прямо сейчас. Если произнести слово вслух, тогда оно станет правдой и для нее самой…
Но Китта, прервав долгое молчание, сказала со вздохом, покачав головой:
– Ладно, давай поработаем. Нам сгодятся какие-нибудь куски дерева из тех, что выбросило волной, размером как факел.
Марха спустилась следом за нею на берег, чувствуя себя величайшей трусихой в мире. Но ведь пока ничего достоверно не известно, – подумала она. – Нельзя же говорить, пока не удостоверишься… Это было вполне подходящая причина для умолчания.
Как следует поупражнявшись с подругой, Марха позабыла все тревоги и снова засияла, как солнышко, но, вернувшись на стоянку, она застала отца бодрствующим, точнее, только что проснувшимся. Он вышел из шатра, пошатываясь, зевая во весь рот и потирая слипшиеся глаза; он озирался с глупой улыбкой, напоминая оглушенного быка. Хамиль был такой же высокий, как Китта, притом намного полнее, красивый мужчина – с большими черными глазами, с красиво очерченным ртом; только седина в его коротко остриженных волосах напоминала о возрасте. Но в последнее время он заметно сдал, взгляд его то стекленел, то блуждал бессмысленно, речь замедлялась, тело становилось дряблым от жира.
– Марха! – окликнул дочку Хамиль, – ты побывала на рынке?
– Да, примерно час назад. Там только двое нам могут навредить. Но первая компания работает с обезьянами и собаками, тут уж ничего не поделаешь. И еще жонглер, но он – одиночка. В жизни не видала, чтобы такое вытворяли с шарфами. Просто чудо какое-то!
– Неужели? – процедила сквозь зубы Орима. – Может, отдать тебя к нему в обучение?
Марха уже открыла рот, чтобы достойно ответить, но вовремя заметила знаки, которые сердито
