бессмысленно отправлять полукровок в концлагеря, когда стоит вопрос об освобождении значительного числа чистокровных евреев. Очевидно, Брандт привлек внимание Гиммлера к этой теме. Но Гиммлер оказался поразительно неуступчив в этом отношении. Я доказал ему, насколько неразумно такое поведение и что настойчивость Гиммлера в значительной степени ухудшит мнение цивилизованной Европы о Германии. Мои аргументы явно произвели на Гиммлера впечатление, и в итоге он в моем присутствии отдал Брандту приказ прекратить гонения на евреев-полукровок и других людей смешанного происхождения.
Я воспользовался возможностью, чтобы предложить Гиммлеру собрать всех евреев в специальных лагерях под контролем Красного Креста, на который также ляжет задача ухаживать за узниками и кормить их. Гиммлер весьма благожелательно отнесся к такой идее и показал, что высоко ее ценит. Я был очень доволен прогрессом по всем вопросам, которые обсуждал со Шторьхом.
Сегодня я снова говорил с Гиммлером о переправке некоторых категорий евреев в Швецию и Швейцарию; я просмотрел с ним списки, в которых перечислялись отдельные лица, чье освобождение было желательно. Гиммлер держался со мной очень откровенно и пообещал вплотную заняться этим вопросом. У меня возникло впечатление, что он готов на дальнейшие уступки. Он сам поднял вопрос о транспортировке заключенных и заметил, что ответственность за нее должна взять на себя Швеция или Швейцария.
Я воспользовался таким благоприятным моментом, чтобы вернуться к теме об обращении с евреями в концлагерях. В моем присутствии Гиммлер составил специальный приказ, в котором запрещалась какая-либо жестокость по отношению к еврейским заключенным и запрещались убийства евреев. Впоследствии, 24 марта, он разослал комендантам всех лагерей подробные инструкции по гуманному обращению с евреями. С того момента каждый комендант лагеря объявлялся ответственным за смерть любого заключенного-еврея и был обязан дать исчерпывающий отчет об обстоятельствах происшествия.
Гиммлер подчеркнул, что все эти уступки будут отменены, если они станут темой для обсуждения во всемирной печати, рассматриваясь как признак германской слабости.
Освобождение еврейских и скандинавских заключенных
Сегодня я снова поднял перед Гиммлером вопрос об освобождении некоторых категорий еврейских заключенных и получил от него гарантию, что он выпустит 5 тысяч евреев, которых следует перевезти либо в Швецию, либо в Швейцарию. Наш разговор прерывали срочные телефонные звонки. Я воспользовался возможностью, чтобы рассказать Брандту о достигнутом мной прогрессе и спросить его мнения: раз принципиальное согласие получено, не удастся ли увеличить число узников, подлежащих освобождению? Брандт согласился и сказал, что если действовать благоразумно, то со временем будет несложно поднять эту цифру по крайней мере вдвое.
Когда меня снова вызвали к Гиммлеру, я обратился к проблеме освобождения скандинавских узников и тех, о чьем освобождении я просил Гиммлера ранее. У меня уже был готов полный список всех этих людей. Гиммлер пообещал дальнейшие уступки, но отложил окончательное решение до того момента, когда изучит вопрос.
План переговоров между Гиммлером и Всемирным еврейским конгрессом
Я воспользовался благоприятным настроением Гиммлера, чтобы изложить ему план, который пришел мне в голову сегодня, когда я обдумывал наилучший способ освобождения следующей партии заключенных. У меня родилась идея организовать встречу Гиммлера с представителем Всемирного еврейского конгресса. Такой план казался очень привлекательным. Если бы он удался, Гиммлер проникся бы атмосферой согласия, которая бы подвигла его на очень большие уступки; кроме того, такая встреча могла бы служить испытанием для проверки искренности всех его обещаний. Более того, день, когда Гиммлер и представитель Всемирного еврейского конгресса сели бы за один стол переговоров, стал бы великим историческим событием. Мне было очень любопытно, как Гиммлер отреагирует на такое предложение. Сперва он поспешно отказался.
– Я никогда не приму ни одного еврея. Если фюрер услышит об этом, он расстреляет меня на месте.
Я ожидал этого – снова вечный страх перед фюрером; и все же это был благоприятный признак, так как Гиммлер не привел никаких других причин для отказа. Поэтому я взял в свои руки инициативу и стал действовать так, будто бы Гиммлер уже дал согласие; кроме того, я заверил Гиммлера, что его положение главы немецкой полиции, отвечающего за пограничную охрану, позволяет ему держать все перелеты из Германии и в Германию в глубокой тайне. Если он отдаст необходимые приказы, то ни Геббельс, ни Борман, ни Гитлер ничего об этом не узнают.
Это было очевидно для Гиммлера. Я предложил провести переговоры в Харцвальде. Кто примет в них участие, должен был решать он сам. Гиммлер сказал, что подходят лишь кандидатуры Брандта и Шелленберга. Я ответил, что совершенно согласен с этим, и спросил, могу ли я сообщить господину Шторьху, представителю Всемирного еврейского конгресса, что Гиммлер готов обсуждать все проблемы лично. Гиммлер мгновение колебался, прежде чем дать ответ, затем сказал:
– Да, господин Керстен, можете.
Сегодня, находясь у Гиммлера, я вернулся к идее о его встрече с представителем Всемирного еврейского конгресса. Сначала я попытался выяснить, не отказался ли еще Гиммлер от своего решения, но получил на этот вопрос отрицательный ответ. Затем я сообщил ему, что противоположная сторона безусловно поднимет вопрос гарантий безопасного проезда, и спросил, может ли он дать мне гарантии в этом отношении. Гиммлер сказал:
– С господином Шторьхом ничего не случится; я отвечаю за это своей честью и своей жизнью.
Этого мне вполне хватило. Мне было чрезвычайно любопытно, как будут разворачиваться события.
22 марта я должен лететь в Швецию с докладом. До отъезда я приму меры предосторожности: напишу Гиммлеру письмо с подробностями нашего соглашения и отдам его Брандту на случай каких-либо неожиданностей. Кроме того, я дам Брандту полный перечень всех тех вопросов, в которых Гиммлер расположен пойти мне навстречу, но еще не вынес окончательного решения. Брандт не только очень дружелюбен ко мне, но еще и чрезвычайно полезен.
Добрая воля?
Доктор Брандт в ответ написал мне, что Гиммлер проявил добрую волю, удовлетворив обращенные к нему просьбы. В то же время Брандт сообщил, что Гиммлер одновременно исполнил некоторые другие просьбы, по которым ранее не мог прийти к немедленному решению.
Кроме того, специальный гонец доставил мне личное письмо от Гиммлера, принесшее мне огромную радость и удовлетворение. Гиммлер сообщал, что освободил 2700 евреев – тех, за которых я заступился в рамках швейцарской инициативы августа 1944 года по спасению заключенных-евреев. Наконец, я могу увезти в Швецию благоприятную новость, что приняты эффективные меры по борьбе со вспышкой сыпного тифа в лагере Берген-Бельзен.
Хорошо, что я могу ехать в Швецию с этим письмом и уверенностью, что и другие мои просьбы будут удовлетворены. Письмо Гиммлера пришло ко мне до того, как он получил мое, в котором подводился итог нашим соглашениям, – следовательно, он написал его по своему почину, чтобы выразить свое отношение ко всем переговорам, которые я вел с ним в течение последних недель «во имя гуманности».
Понимает ли Гиммлер, что все кончено? Если да, то он больше не считает себя обязанным исполнять чудовищную задачу по ликвидации евреев и думает, что теперь может вернуться к своим прежним идеям? Ведь раньше он часто говорил мне, что у него были другие планы по решению еврейского вопроса в Германии.
Переговоры в Стокгольме
Я благополучно прибыл в Стокгольм и сразу же отправился к Гюнтеру, чтобы сообщить ему о
