тобой я не хочу.
— Черт, Фиглер! Я могу достать еще!
— Мне это неинтересно. Я выхожу из игры. Или, если хочешь, отдай эти деньги мне на хранение, и заключим новую сделку — на началах «семьдесят к тридцати».
— Семьдесят к тридцати? Да ты спятил! Я запросто могу раздобыть еще пятьдесят фунтов. Но… Слушай, Джо, а как мое название «Чемпионы Фабиана»? Оно останется?
— Название меня не волнует. Лавры можешь оставить себе, я не возражаю. Но мне нужен полный контроль над расходами.
— Ну…
— Да или нет?
— Ладно! По рукам. Дай мне расписку на пятьдесят фунтов.
— Я снял помещение на Бристоль-сквер. Можем начать прямо сейчас. Твоя задача — продумать программу.
— Это будет лучшая…
— Лучшая в мире программа. Ага. Я знаю. Так давай, вперед, что время даром терять.
— И слушай-ка, Фиглер. Окажи мне одну услугу. Закажи карточки. Только чтобы они были классные, чтоб от них нельзя было глаз оторвать. Сделаешь?
— Так и быть.
— Я тебе доверяю, Джо.
— Это вовсе не обязательно, Гарри. У нас с тобой подписано соглашение.
— Ох… — вздохнул Фабиан. Он вдруг почувствовал себя совершенно раздавленным. Его страшил момент встречи с Зои: «Ну что, важная птица? Где же твои сто фунтов? А где „Роллс-Ройс“? Эх ты!.. Тоже мне, выдумщик!»
Он медленно, волоча ноги, побрел на Руперт-стрит, тихонько прокрался в комнату и бесшумно разделся, с облегчением увидев, что Зои спит беспробудным сном.
Раздевшись, он забрался в постель и лег рядом с ней.
Она глубоко вздохнула и прошептала: «Чихуахуа…»
— О Боже! — выдохнул Фабиан, затаив дыхание.
Обессилев от переживаний, он заснул глубоко, как дитя.
Интерлюдия: старый силач
Как-то раз месяц спустя в кафе Адам разговорился с толстым стариком, который сел за его столик. Старик сказал:
— А ты крепкий парень, как я погляжу.
— Да и вы, похоже, и сами выглядите так, будто в свое время были недюжинным силачом, — сказал Адам.
— Кто? Я? Да ты знаешь, кто я?
— Нет, а кто?
— Али.
— Понятно…
— Мое имя ни о чем тебе не говорит. А в свое время меня называли Али Ужасный Турок.
— Что, тот самый борец? Как же, я о вас много слышал. Ну да, конечно. Вы были чемпионом в тяжелом весе, верно?
Лицо Старого Али просветлело.
— Любой, кому доводилось меня видеть, — гордо проговорил он, — не мог так просто меня забыть. Так-то вот. Нет, не все еще забыли Старого Али.
Али Ужасный Турок был могучим старым силачом: великим душителем и костоломом минувших дней, раздавленным грузом прожитых лет, согнувшимся под бременем возраста, перемолотым жерновами времени. При взгляде на него в голову приходила одна-единственная мысль — мысль об изгое, вышвырнутом из общества и медленно тонущем в океане забвения. Слишком крепкий, чтобы умереть, он уже был частично похоронен, ибо оставил частички себя на тысячах матов по всему земному шару. В Сиднее он оставил левый глаз, в Париже и Монреале — передние зубы, тогда как в Нью-Йорке из-за заражения крови лишился двух пальцев на левой руке. Он мог бы рассказать мрачную историю о том, как в течение двух часов боролся с Денвером Маулером — на его теле не было живого места, а сломанное ребро, прорвав кожу, торчало наружу. «Что, пластырь? Показать ему, что мне больно? Тьфу!» У него никогда не было постоянного жилья, а его кусок хлеба был всегда обильно посолен потом и кровью. И что же он получил взамен? Славу? Но он был забыт — поколение, знавшее его, ушло. Деньги? Нет, он жил впроголодь. Что же тогда? Ничего, кроме непоколебимой железной воли — но разве только это необходимо в жизни? Его кулак все еще обладал сокрушительной силой — он еще смог бы, пожалуй, удержать на плечах дом, подобно атланту. Но его тело заплыло жиром. Он весил триста пятьдесят фунтов: когда он шел, полы содрогались. Его голова была круглой и тяжелой, словно пушечное ядро, и такой же лысой, обтянутой блестящей кожей цвета кофе с молоком. Его исковерканные уши были похожи на окостеневшие частички мозга, выбитые из головы мощным ударом. Нос был сломан ударом справа. Из него каскадом ниспадали густые седые усы: их нафабренные кончики были загнуты вверх и походили на бычьи рога, а толстая лиловая нижняя губа была оттопырена настолько, что отвисала к подбородку, непоколебимому, как Гибралтар.
Он продолжал:
— Нет! Не все еще обо мне забыли. Любой, кто хоть раз меня видел. Знаешь что? Пару лет назад мне написал один человек, американец. Вот что он написал: «Али, я видел, как ты боролся с Денвером Маулером в Чикаго; у тебя была температура под сорок, вы боролись часа два кряду, и ты положил его на обе лопатки. Если тебе нужны деньги, нет проблем, только намекни». Ясно?
— И вы намекнули?
— Кто? Я? Нет, молодой человек. Это было бы некрасиво. Я никогда ни у кого ничего не брал. Только давал. Много разбазарил я в свое время. В борьбе я сжимал кулаки — так, что никто не мог их разжать. А что до денег, они у меня в руках никогда не задерживались. А теперь ходить с протянутой рукой? Ну уж нет, это не для меня!
— А теперь как вы живете? Нормально?
— Нормально. Работаю тренером в одном клубе, «Чемпионы Фабиана».
— Что? Случайно не Гарри Фабиана?
— Ага. Ты его знаешь?
— Немного. А он вам нравится?
— А он и не должен мне нравиться. Я на него работаю, он мне платит, и все дела!
— Ну и как он? Щедрый?
— Нет. Скупой. С какой стати ему быть щедрым? Я тренирую его ребят — он платит мне два фунта в неделю. Я перед ним не в долгу.
— Ну а как ребята? Хорошие?
— Тьфу! Борются отменно… С девчонкой в постели. На матрасе, ага. А вот на мате — тьфу!
— А как проходят поединки?
— У нас тут намечается шоу. Легс Махогани против Черного Душителя; Кратион Киприот против Тигра Вителлио — ох, куча всякого дерьма. Поставь этих ребят в один ряд, дунь, и они все попадают. Есть, конечно, среди них и крепкие парни, такие как Кратион. Но борцы из них никудышные!
— Так значит, этот Кратион — крепкий парень?
— Ты бы положил его на лопатки. Приходи попробуй. Ты чем занимаешься?
— Я… Я официант в ночном клубе.
— Грязная ночная работа! От такой работы ты быстро скукожишься, размякнешь, как старое масло, станешь похож на разваренный рис. Приходи в спортзал, ладно? Ты мне нравишься. Я тебя научу. Ну что? Придешь? Я покажу тебе свои старые приемы. Приходи. Сколько ты весишь? Четырнадцать стоунов?
