во все это и не смогу уснуть… Действительно там будет машина?
— Газовик,[4] — сказал Жербье. — И думаю, что за рулем будет Гийом.
— Бывший сержант Иностранного Легиона? Тот крутой парень? По прозвищу Бизон? — шептал Легрэн.
— В машине будет спрятана гражданская одежда, — продолжал Жербье. — Нас привезут к дому кюре. А там посмотрим.
— И друзья из движения Сопротивления приготовят нам фальшивые документы? — спросил Легрэн.
— И продовольственные карточки.
— И вы разрешите мне встретиться с коммунистами, месье Жербье? И я буду работать с ними в подполье?
— Обещаю.
— Но я смогу время от времени видеть вас, месье Жербье?
— Если ты станешь курьером-связником.
— Именно им я и хочу стать, — сказал Легрэн.
И каждую следующую ночь Легрэн постоянно просил:
— Расскажите мне еще раз о Гийоме Бизоне, месье Жербье, и еще обо всем, о чем хотите.
Наступил день, когда Жербье, открывая только что купленную у охранника пачку сигарет, нашел внутри нее сложенный листок тонкой папиросной бумаги Он отправился в уборную, внимательно прочел сообщение и сжег его. Затем прошелся вдоль проволочного заграждения, как обычно делал. Поздно вечером он сказал Легрэну:
— Все готово. Мы уходим в субботу.
— Через четыре дня, — запинаясь, произнес Легрэн.
Кровь совсем отхлынула от его побледневших щек, затем вскоре вернулась и опять ушла. Он прислонился к Жербье.
— Простите, — сказал он. — У меня кружится голова. Я так рад.
Легрэн тихо опустился на землю. Жербье понял, как ужасно устал юноша за последнюю неделю. Его лицо осунулось, а глаза увеличились. Нос был тонок как рыбная кость, а кадык выдавался еще сильнее.
— Ты должен успокоиться и контролировать свои чувства, — несколько раз повторил Жербье, — и до субботы не перетруждаться. Не забывай, нам придется идти пешком пять километров. В обед ты съешь мой суп, слышишь?
— Да, хорошо, месье Жербье.
— И ты мало спишь. Завтра пойди в лазарет и попроси несколько таблеток снотворного.
— Хорошо, месье Жербье.
Легрэн вышел из барака раньше, чем обычно, и Жербье проводил его до двери.
— Еще только три дня, и тут будет машина Бизона.
Он побежал на работу. Жербье проводил его взглядом, подумав про себя: «Он молод и выдержит».
Во время обеда Жербье протянул Легрэну свой котелок. Но молодой человек покачал головой.
— Я знаю, что мы договорились, но я не хочу. У меня крутит живот.
— Тогда возьми мой хлеб, — сказал Жербье. Ты сможешь съесть его на работе.
Легрэн засунул черный кусок в карман робы. Его движения были слабыми, безжизненными, лицо ничего не выражало.
— Ты плохо выглядишь, — заметил Жербье.
Легрэн не ответил и пошел по направлению к своей электростанции. В тот вечер он не стал просить Жербье рассказать о Бизоне и о других чудесах.
— Ты принимаешь снотворное? — спросил Жербье.
— Да. Но я так никогда и не усну, мне кажется, — ответил Легрэн.
В четверг его поведение стало еще более странным. Он ничего не ел, а в камере, ожидая ночи, вместо того, чтобы говорить с Жербье, он следил за партией в домино. Казалось, что он действительно, так ни разу и не уснул.
В пятницу Легрэн затеял абсурдный спор с аптекарем и обозвал его грязным буржуа. Жербье в тот момент промолчал, но в темноте и в тишине он грубо взял Легрэна за руку, когда тот, казалось, уже уснул, и спросил:
— Что-то не так?
— Что?… Да нет, все в порядке, месье Жербье, — ответил Легрэн.
— Нет, я прошу тебя ответить, — настаивал Жербье. — Ты больше не веришь мне? У тебя сдали нервы? Я даю слово, что с моей стороны все готово.
— Я знаю, месье Жербье.
— А как твоя часть работы?
— Я сделаю все чисто, обещаю вам.
— Ну тогда в чем же дело?
— Я не знаю, месье Жербье, правда… Голова болит. На сердце тяжело…
Глаза Жербье сузились, как при дневном свете, когда он хотел проникнуть в тайну лица. Но в темноте они были бессильны.
— Ты, наверное, принимал слишком много таблеток, — наконец сказал Жербье.
— Да, скорее всего так, месье Жербье.
— Завтра ты почувствуешь себя лучше, — сказал Жербье, — когда увидишь машину и Бизона.
— Бизона, — повторил Легрэн.
Но больше ничего не сказал.
Жербье часто в последующем вспоминал бессовестную и пугающую жестокость этого ночного диалога.
Субботним утром во время своей обычной прогулки Жербье зашел на электростанцию, где Легрэн работал один, после того, как увезли старого австрийского инженера. С удовлетворением Жербье заметил, что Легрэн спокоен.
— Все готово, — сказал юноша.
Жербье проверил работу Легрэна. Часовой механизм, который должен был в нужное время вызвать короткое замыкание, был сделан разумно и умело. Ток выключится точно в назначенный час.
— И не волнуйтесь, — заверил его Легрэн. — Этим олухам в ночной смене понадобится для ремонта не менее сорока минут.
— Никто не сделал бы это лучше тебя. Можно сказать, мы уже на свободе, — сказал Жербье.
— Спасибо, месье Жербье, — пробормотал молодой человек.
Его глаза сияли.
Полковник, аптекарь и коммивояжер завершили игру в домино, как только окончательно стемнело. Сумерки опустили свой серый дым на плато. Но пояс жесткого, неподвижного света как бы запер сумерки внутри лагеря. Патрульная дорожка между линиями проволочных заграждений освещалась ужасно ярко. За этим поясом света уже была настоящая ночь. Перед бараком Жербье и Легрэн в тишине смотрели на блестящую колючую проволоку. Время от времени Жербье нащупывал в кармане принесенную Легрэном отмычку. Охранник в берете прокричал: «Перекличка!»
Легрэн и Жербье вошли внутрь. Охранник пересчитал узников и запер дверь. Снова настала тьма. Каждый нащупывал путь к своей кровати. Некоторое время полковник, коммивояжер и аптекарь обменивались замечаниями, которые становились все бессвязнее. Жербье и Легрэн молчали. Их сокамерники засыпали со своими обычными вздохами и зевотой. Жербье и Легрэн молчали.
Жербье был доволен молчанием Легрэна. Он боялся, что тот будет слишком возбужден этим ожиданием. Механизм был настроен Легрэном ровно на полночь. У них оставался еще почти час. Жербье
