сын, черт бы тебя побрал с потрохами! Ну давай же, давай, нащупай снова нормальную дорогу!
С предельной осторожностью, двигая рукой так же деликатно, как доктор, ощупывающий женскую грудь во время медицинского осмотра, Матц вновь включил низшую передачу. Но одна из гусениц все равно прокручивалась вхолостую, не в силах зацепиться за дорогу. И они продолжали соскальзывать куда-то вниз.
Бормоча немыслимые ругательства, роттенфюрер заблокировал гусеницу, которая крутилась вхолостую, и отпустил педаль сцепления. Это было опасно, но только так он мог попытаться вновь овладеть управлением. Матц не собирался сдаваться без борьбы и позволить танку скатиться вниз. Он был готов сделать все, абсолютно все, чтобы только этого не случилось. Затем он вновь включил сцепление.
И вдруг танк отозвался на его действия. Это казалось чудом, но все же случилось наяву, в реальности. Гусеница, которая до этого крутилась в воздухе совершенно вхолостую, наконец-то зацепилась за поверхность дороги и начала тащить танк вперед. Матц немедленно прибавил газу. Танк рванул вперед — и мгновение спустя Матц почувствовал, что гусеницы танка четко и жестко цепляются за дорогу. Они миновали опасный участок — и теперь снова могли двигаться вперед с предельной скоростью.
— Какого черта ты замешкался на этом проклятом пятачке, ты, сукин сын? — заорал сверху Шульце. — Ты заставил меня обмочиться от страха в штаны. А парень, который сидит по соседству со мной, от ужаса расперделся, и теперь мне совсем нечем дышать.
— А ты еще сходи поссы, Шульце! — выдохнул с облегчением Матц. Он включил наивысшую передачу, и Pz-IV стрелой полетел вперед.
Впереди Матц увидел яму, в которой затаились истребители танков. Вместо того чтобы выскочить из нее и попытаться спастись бегством они, наоборот, упали на дно ямы, ожидая, что танк пролетит прямо над ними. Но именно этого и ждали эсэсовцы, поднаторевшие в жестокой тактике танкового боя во время беспощадных сражений, в которых им приходилось участвовать на Восточном фронте.
Вместо того чтобы просто проехать на ямой, Матц резко затормозил, и его правая гусеница прошлась прямо по краю ямы. Он мог явственно представить, что чувствовали в этот момент те, кто прятался сейчас там, — французы, чьи легкие наполнились невыносимой вонью выхлопных газов танка, чьи барабанные перепонки разрывались от рева его двигателей, а глаза лопались от напряжения. Но Матц не собирался никого жалеть. Он вновь закружился вокруг ямы, заставляя ее края быстро осыпаться, хороня под землей всех, кто находился там, внизу. Затем он медленно поехал через образовавшуюся впадину в земле, заставляя при этом гусеницы бешено вращаться. Он видел, как на них налипли куски перемолотых в крошку человеческих тел.
Навстречу Pz-IV выбежала группка французских партизан. Они попытались обстрелять танк, но Шульце, хорошо видевший их, уложил всех французов одной длинной разящей очередью из курсового пулемета. Мгновение спустя гусеницы танка уже проехались по корчившимся в агонии телам «маки».
— Смотри, смотри вперед, Шульце! — внезапно закричал роттенфюрер.
— Что такое, Матц?!
— Там впереди еще одна яма. Яма с французскими смертниками. Вон там, возле высокого дерева. Понял, Шульце?
— Я понял, Матц, — мрачно отозвался шарфюрер, заметивший яму, искусно замаскированную среди густой высокой травы, покрывавшей эту заболоченную местность. — Но этими ублюдками придется заняться тебе, а не мне. Тебе нужно будет дать им попробовать нашей специальной отравы. Той, что мы приготовили специально для этого случая!
Матц осторожно направился прямо к яме, пристально следя за дорогой. Сидевшие в яме партизаны смертельно побледнели, внезапно почувствовав, что настал их последний час, и принялись яростно обстреливать танк из своих ружей. Шульце и молодой штурманн, нырнув вниз, безучастно слушали, как пули бесполезно молотили по толстой броне танка, отскакивая от нее, словно горошины. Когда Pz-IV практически поравнялся с ямой, стрельба прекратилась; французы упали на дно ямы, молясь о том, чтобы немецкий танк промчался над ними.
Однако такого не произошло. Вместо этого Матц затормозил машину прямо над ямой, где спрятались обреченные. Мощный стальной силуэт танка зловеще отсвечивал на фоне восходящего солнца. Матц выключил сцепление и нажал что есть силы на педаль газа. Мотор танка, неподвижно застывшего прямо над ямой, бешено взревел.
— Что делает сейчас наш водитель? — обратился к Шульце любознательный штурманн.
— Ты ведь призван на фронт из крестьянской семьи, не так ли? — осведомился Шульце.
— Да. Я из крестьянской семьи, родом из Баварии.
— Что вы делаете у себя в Баварии, если вам надо избавиться от крыс, которые поселились на скотном дворе? — проронил Шульце.
— Мы выкуриваем их при помощи специального газа, — ответил парень.
Матц вдавил педаль газа в пол. Мотор ревел на предельных оборотах.
— Вот именно, — мрачно бросил Шульце. — Вы выкуриваете их газом!
— Святой Иисус, Святая Мария, Святой Иосиф, — испуганно прошептал молодой эсэсовец, отчаянно крестясь. До него наконец дошло, с какой целью шарфюрер вносил изменения в конструкцию выхлопных труб танка. Старый солдат хотел направить весь поток выхлопных газов прямо вниз. Теперь штурманн понял, для чего он это делал…
Через пять минут они в точно такой же манере покончили с последней ямой, в которой прятались французские смертники. «Маки» так и остались лежать там — в виде жалких скорченных трупов с судорожно сжатыми руками и ртами, заполненными собственной блевотиной. Еще раз окинув взглядом дорогу и ее окрестности, Шульце понял, что путь на Бельвилль чист. Он взял радио и сообщил об этом экипажам двух других танков, по-прежнему укрывавшихся в лесном массиве.
— И что теперь, господин шарфюрер? — спросил его штурманн. Он так и не решался взглянуть на трупы французов, скорчившиеся в яме под гусеницами их танка.
— Теперь мы поедем в Бельвилль. Но только не по той дороге, по которой уже двигались. Не хочу рисковать снова нарваться на опасные участки или обочины, в которых можно увязнуть. Пусть с этой дорогой попробуют справиться два других танка. А мы, — Шульце оглядел окрестности суженными глазами, — попробуем прорваться в Бельвилль другим путем. Ты видишь вон ту узкую дорожку справа?
— Да, господин шарфюрер, — кивнул молодой баварец.
— Попробуем двинуться по ней. Кажется, это — не что иное, как боковая дорога, дублер главной. Значит, она точно так же должна привести нас в Бельвилль.
— И что затем, господин шарфюрер?
— А затем, парень, — бросил Шульце с уверенностью, которую он сам, впрочем, отнюдь не чувствовал, — мы будем искать в Бельвилле гауптштурмфюрера фон Доденбурга и сосунков из первой роты.
Глава седьмая
Куно фон Доденбург, давно уже снявший шлем, с лицом, покрытым запекшейся кровью и грязью, метался по первому этажу дома, в который он проник вместе с остатками солдат из первой роты, точно загнанный лев. Половина его подразделения, составленного новобранцами, пришедшими из гитлерюгенда, осталась лежать на улице в виде остывающих трупов. Связь с оберштурмбаннфюрером Гейером была давно утеряна, и не было никакой реальной надежды ее восстановить. А те молодые солдаты из первой роты, которым посчастливилось уцелеть и которые находились рядом с фон Доденбургом, испуганно жались к стенкам, поскольку засевшие на втором этаже французские «маки» периодически постреливали в них сквозь тонкий потолок, и их пули ложились в основном в центр помещения.
Перестав метаться по помещению, фон Доденбург тоже прижался спиной к стене и стал лихорадочно размышлять, как они могут выбраться из этой ловушки, в которой невольно оказались. Он сразу отбросил мысль попытаться выбить из дома партизан, засевших на втором этаже. Они там хорошо забаррикадировались, и любая попытка взять второй этаж штурмом была обречена на неудачу.
