«Да. Это был иностранец, а лично я не раз замечал, что англичане лучше держатся в этой ситуации, чем иностранцы… Нагнув голову, он бросился на палача и стал отбиваться изо всех сил. Мы попытались связать ему руки ремнем, но — еще неудача! — ремень оказался новым… и ему удалось освободить руки».
Все ясно. Для англичан виселица — верх совершенства; и даже следует думать, будто они любят ее. Хлопоты причиняют одни иностранцы. Эту процедуру они не ценят ни с той ее стороны, в которой заключается много забавного, ни со стороны торжественной и обрядовой; не лучше они относятся и к почтенной традиции, на которую она опирается. По этому последнему поводу стоит привести ответ Лорда Правосудия на вопрос, является ли он сторонником или противником обычая, который предписывает судье, произнося смертный приговор, окутывать голову черным:
«Полагаю, я сторонник этого обычая. Такова традиция, а я не вижу причин отказываться от традиции, насчитывающей несколько веков, по крайней мере, в том случае, разумеется, если не будет весомых доводов в пользу такого отказа… Судья окутывает голову черным, произнося смертный приговор, на мой взгляд, просто потому, что некогда люди покрывали себе голову в знак траура. Поэтому такой обычай и сохранился».
Господин Пьерпойнт также весьма энергично заявил свою точку зрения на традиционные аспекты процесса.
В. — Люди, должно быть, разговаривают с вами о вашем ремесле.
О. — Да, но я отказываюсь говорить об этом. Оно должно, как я полагаю, оставаться чем-то таинственным… Для меня это святыня.
Трудно представить себе двух лиц, более отдаленных друг от друга по своему рангу и достоинству, чем эти два слуги общества. И это обстоятельство делает еще более разительным совпадение их взглядов. Так, когда у лорда Годдарда спросили, что он думает о предложении отменить смертную казнь для женщин, он ответил: «Мне вовсе непонятен такой подход». А когда г. Пьерпойнта спросили, испытывает ли он какое-либо особо неприятное ощущение, казня женщину, он ответил, что не испытывает никакого.
В. — Находите ли вы, что ваш долг подвергает вас особым трудностям при его исполнении, или же вы привыкли к нему?
О. — Сейчас я к нему привык.
В. — Вы никогда не испытывали волнения?
О. — Нет.
У лорда Годдарда не спрашивали, сколько человек он приговорил к смерти и не испытывал ли при этом волнения, но у него спросили, полагает ли он, что необходимо произносить меньше смертных приговоров или же, напротив, замену смертной казни на другие виды наказания стоит осуществлять реже. Он ответил, что смертную казнь заменяют на другие виды наказания слишком часто. Его спросили, считает ли он нормальным, чтобы человека, признанного невменяемым, приговорили к смерти.
Он ответил, что считает это совершенно нормальным.
У меня лично нет никакого пристрастного отношения против Лорда Правосудия Райнера Годдарда, но как высшее должностное лицо королевства он становится воплощением власти, и его мнения, которые мне предстоит цитировать еще не раз, чрезвычайно весомы в этом споре о смертной казни. И аргументы, используемые лордом Годдардом, не случайны: они точно выражают взгляды всех, кто является сторонником сохранения высшей меры наказания. Их доводы и лежащая в основе этих доводов философия, как покажут нижеследующие страницы, не изменились в течение двухсот лет. И вот почему их невозможно понять, не обращаясь к прошлому, которое послужило бы нам путеводителем.
Эшафот и палач во всех западных демократиях, за исключением Франции, — не более чем воспоминания прошлого. Смертная казнь была отменена во многих штатах Северной Америки, почти во всей Центральной и Южной Америке, во многих государствах Азии и в Австралии; всего в тридцати шести странах, составляющих большую часть цивилизованного мира.
Британцы — это признают все — люди дисциплинированные и законопослушные, в среднем они намного превосходят этими качествами граждан большинства наций, отменивших смертную казнь, среди которых следует отметить южноамериканцев с их сангвиническим темпераментом и немцев, в течение многих лет подвергавшихся отупляющему влиянию нацистского режима. И, однако же, защитники смертной казни утверждают, что наш народ, в отличие от прочих, не может позволить себе отказаться от услуг палача, защитника общества и мстителя за него. Они говорят, что пример других народов ничего не доказывает, потому что в нашей стране условия сложились «иначе». Возможно, что иностранцев отвращает от преступлений страх перед длительным тюремным заключением; но на британских преступников действует только виселица. Это парадоксальное убеждение пустило столь глубокие корни в сознании ее приверженцев, что они даже не отдают себе отчета, насколько оно парадоксально. У большинства из них вызывает презрение самая мысль о существовании виселицы, и они признают, что обычай, о коем идет речь, столь же отвратителен, сколь и зловреден. Но они считают, что это необходимое зло. Долгие и страстные расследования в Парламентской Комиссии 1930 года и Королевской комиссии 1948 года показали, что эта вера в полную незаменимость смертной казни как примера — не более чем предрассудок. Как и все предрассудки, этот сходен по своей природе с чертиком в шкатулке: тщетно вы плотно закрываете крышку силою фактов и статистики — чертик снова выпрыгнет из шкатулки, поскольку выбрасывающая его пружина — бессознательная, иррациональная власть традиционных верований. Таким образом, теряет смысл любая дискуссия, если не обратиться непосредственно к корням этой традиции, чтобы извлечь из недр прошлого элементы, оказывающие столь мощное воздействие на наши современные взгляды. Этим мы и займемся. Совершим экскурс в историю Англии: заглянем в ту из ее глав, которая менее всего известна и более всего в пренебрежении.
«Кровавый кодекс»
Мы разделим свой труд на два этапа: сначала опишем метод борьбы с преступностью на рубеже XVIII–XIX веков, а потом продвинемся еще глубже в прошлое с целью объяснить, как сложилось такое положение.
В начале XIX века уголовное законодательство нашей страны было более известно под названием «Кровавого кодекса». Этот последний был уникальным явлением в мире в том отношении, что он предусматривал смертную казнь за примерно двести двадцать или двести тридцать проступков и преступлений, таких, например, как кражу репы, присоединение к сообществу цыган, ущерб, причиненный рыбе в прудах, отправление писем с угрозами или же пребывание в лесу переодетым либо с оружием. Судебные власти сами толком не знали количество прегрешений, караемых смертью.
Отметим, что мы говорим не о мрачном Средневековье, но о начале XIX века, вплоть до эпохи правления королевы Виктории, когда во всех цивилизованных странах преступления против собственности были исключены из числа тех, за которые полагалась смертная казнь. В это время Сэр Джеймс Стефен, величайший британский юрист XIX века, говорил об уголовном законодательстве как о «самом нелепом, самом безответственном и самом жестоком, которое когда-либо позорило цивилизованную страну».
Такое положение вещей было тем более удивительным, что во многих иных отношениях британская цивилизация опережала весь остальной мир. Иностранные путешественники бывали весьма удивлены корректностью британских судов, но не менее того их ужасала свирепость выносимых последними приговоров. Виселицы и перекладины были столь частой приметой британского сельского пейзажа, что первые английские путеводители, изданные для нужд путешественников, использовали их как вехи в дороге.
Только между Лондоном и Ист Гринстидом было воздвигнуто три эшафота, затем несколько виселиц, где тела преступников подвешивались на цепях, «доколе не сгниет труп». Иногда преступник висел живым и умирал лишь в течение нескольких дней. Иногда скелет оставался на месте долгое время спустя, после того как тело уже давно разложилось. Последний раз виселицей воспользовались в таком роде в 1832 году; казнь была осуществлена в Сэффрон Лейне, недалеко от Лейчестера: тело Джеймса Кука, из сословия переплетчиков, было подвешено на высоте тридцати трех футов, с выбритой и вымазанной дегтем головой,
