— Ой, испугался! — не унимался мальчуган. — Эх ты, пупсик, ходить не научился, а уж лезешь драться! Ха-ха-ха!
Максик не выдержал. Он закипел, как суп в кастрюле, размахнулся — и как влепит обидчику оплеуху! Тот так и присел на тротуар, держась левой рукой за щеку. Максик даже сам удивился.
— Прости, пожалуйста, — сказал он. — Честное слово, первый раз в жизни дрался!
И пошёл своей дорогой.
Кроме витрин, а. вернее, витринных стёкол, его ещё интересовали — и с каждой минутой всё больше — афишные тумбы.
Куда он ни бросал взгляд, всюду он узнавал себя. На афишах, правда, был изображён не тот обыкновенный мальчик, каким он был теперь, а Маленький Человек — ученик фокусника, крохотный помощник известного профессора Йокуса фон Покуса, с которым они вместе выступали в цирке «Стильке» и приводили публику в такой бешеный восторг. На всех плакатах был изображён Максик Пихельштейнер, но подписи к его портретам были какие-то ненормальные. Казалось, что афишные тумбы вынесли на улицу из сумасшедшего дома.
На одной. рекламе он стоял, прислонившись к спичечной коробке (и коробка и сам мальчик были в два метра длиною). Текст рекламы гласил:
На другом плакате он держал обеими руками огромную электробритву серебристого цвета. Надпись рядом нахально утверждала:
Максик подумал: «Что за чушь! Мне ведь ещё по крайней мере четыре года расти, пока на подбородке появится первый пух. Вот уж Йокус удивится, когда прочтёт этот вздор!»
Но и остальные плакаты были не лучше.
Странные люди! Чего только они не выдумывают, чтобы избавиться от своих товаров! Вот теперь они пытаются внушить прохожим, что Маленький Человек ведёт себя как взрослый. А ведь все знают, что он мальчик.
«Ну и бред! — подумал Максик. — Йокус совершенно прав, когда говорит, что у этих рекламных дядей нервы из канатов. Неужели действительно люди, прочитав такую рекламу, сломя голову помчатся в магазины покупать электробритвы, сигары и шампанское, которые им так настойчиво навязывают?»
Мальчик собрался было бежать дальше. Но тут его взгляд остановился на афише, которая была скромнее и меньше соседних и которую он чуть было не упустил из виду.
На афише не было пёстрых рисунков. Не было и фотографий. Но от текста, который он прочёл, его бросило в дрожь:
«Ой, какой ужас! — подумал Максик. — А вдруг сегодня среда, или суббота, или, может быть, воскресенье?! Только бы не опоздать к дневному представлению! Йокус даже не знает, где я!»
И он помчался, не чувствуя под собой ног.
В цирке посреди манежа сидел господин директор Грозоветтер, в белых перчатках и чёрном цилиндре, и читал газету.
Максик вихрем ворвался в цирк.
— Что горит? — осведомился директор, глядя поверх газеты.
— Простите меня, пожалуйста! — крикнул запыхавшийся мальчик. — Но я не знаю, среда сегодня или нет.
Директор поднял брови.
— А может, суббота? — продолжал мальчик. — Или воскресенье?
— Ты в своём уме? — рассердился директор. — Врываешься в цирк и спрашиваешь, не среда ли сегодня. Ты нарушаешь неприкосновенность жилища!
Потом он снова спрятался за своей газетой.
— Но господин директор Грозоветтер!.. — Максик стоял как громом поражённый. Почему этот человек был так недоброжелателен к нему, к новому любимцу публики?!
— Ты даже не знаешь, как меня зовут!
— Грозоветтер!
— Меня с самого моего рождения зовут Громовержец! — строго поправил его директор. — Понял? Не Грозоветтер, и не Километр, и не Сантиметр, а Гро-мо-вер-жец!
— Громовержец! — чуть слышно повторил Максик. Ему очень хотелось провалиться сквозь землю.
Но тут к ним подошёл наездник Галопинский и спросил:
— Что это вас так рассердило, господин директор Громовержец?
— Да вот мальчишка мне на нервы действует, — ответил директор. — Врывается на манеж, спрашивает, среда ли сегодня, и называет меня Грозоветтером!
— Пошёл вон! — зашипел на него наездник. — Сию же минуту убирайся!
— Но господин Галопинский!.. — испуганно начал Максик.
— Вот вам! Слышите? — закричал директор и всплеснул белыми перчатками над цилиндром.
— Меня зовут Рысаковский, а не Галопинский! — рявкнул наездник.
— И сегодня четверг, нервотрёпщик, — ворчал директор. — Иди домой делать уроки.
— Но я же артист! — робко возразил мальчик.
— Новое дело! — вздохнул директор. — Час от часу не легче. Что же ты умеешь?
— Шнурки развязывать, — прошептал Максик.
Тут оба — и директор и наездник — побагровели; казалось, их вот-вот хватит удар.
Наездник сжал кулаки:
— Ах вот как! Шнурки умеешь развязывать! Я это умел трёх лет от роду.
Директор пыхтел и сопел, как морж.
— Можно сойти с ума, — стонал он. — Умеет шнурки развязывать! Гениальный ребёнок!
— А ещё я могу отстёгивать подтяжки, — прошептал Максик со слезами в голосе.
— Довольно! Всему есть предел! — взвыл директор. — Это уж верх наглости!
— И галстук я умею развязывать, — продолжал Максик тихо и жалобно.
Тут наездник вскочил, схватил Максика за шиворот и стал трясти его изо всех сил.
Директор тоже поднялся, продолжая стонать.
— Всыпать ему как следует! — сказал он. — И выбросить вон!
— С огромным удовольствием! — заявил наездник и по всем правилам искусства положил мальчика к себе на колени. — Эх, жаль, очень жаль, что я не захватил свой новый хлыст, — прибавил он. Й стал бить мальчика.
