русичку. Спросила, почему «сантименты» через «а», а «сентиментальный» через «е». Ну, она распсиховалась и выгнала меня из класса.
С трудом подавив желание слить из школы совсем (было еще два урока), я устроилась на подоконнике, сделала «впрок» математику и даже успела подчитать Рафаэля своего Сабатини.
После школы, не заходя домой, я отправилась рыскать по двору. Была у нас банда «придворных кавалеров», как я их называла, – мальчишки от 7 до 13, подрастающая гопота.
Нашла я их у поваленной липы возле стройки – они грелись на солнышке, как стайка бродячих собак- сидели, лежали, кто-то курил, кто-то в карты, а Толстый Веталь даже читал книжку.
– Здорово, корсары, – сказала я насмешливо. А Толстый Веталь ответил:
– Приветствуем, донна. Какая злая судьба занесла вас на этот богом и людьми проклятый остров?
Остальные посмотрели на нас, как на придурков.
– Чего тебе? – наконец спросил Котя, заводила, мальчик лет тринадцати.
Я ковырнула носком ботинка землю.
– А спорим на пять рублей.
– На пять? Обо что? – заинтересовался Котя.
– Ну, та собака. Психованная. С лодочной станции. Спорим, я к ней войду.
– Нашла дурных, – усмехнулся Котя. – И войдешь, с тебя станется. Ты сама психованная.
Длинный со щербатым зубом загоготал визгливо и, кривляясь, пропел:
– Заходи – не бойся, выходи – не плачь. Зайти-то ты зайдешь, а выйти? Она ж тебя порвет, как Тузик грелку.
Я смотрела на щербатого, пока он не затих.
Я знала, что у меня «неприятный взгляд». Нервные учителя в школе говорили – прокурорский и требовали «не смотреть на них так». И даже мама – моя мама – называла иногда василиском и печально качала головой.
Поэтому обычно я не поднимала глаз, и только со своими – с дедом или Гешей – забывала об этом совсем.
Но тут был как раз подходящий случай. Щербатый скис, и я, все так же глядя на него в упор, сухо сказала:
– Зайду. Выйду. Собаку выведу. Любой каприз – токо улыбайся.
– А зачем тебе? – спросил Котя. Я повернулась к нему:
– У нас девка в классе джинсы продает. Настоящие. Ей батя с Кубы привез. Деньги надо завтра, а мне не хватает.
Щербатый все не унимался:
– Ты че, совсем дура? Из-за штанов?! – и он покрутил пальцем у виска.
Я посмотрела на него с жалостью, потом, как бы ища поддержки, обвела взглядом остальных.
– Ну я же девочка, – я развела руки, демонстрируя школьную форму (если что – платьев у меня было два. Школьное и фиолетовое с карманами – для торжественных случаев), а, кроме того, джинсы. Настоящие. Их же хрен порвешь, им вообще ничего не делается, – я обернулась к Коте. – Помнишь, как мне влетело за те серые штаны? Мать три дня из дому не выпускала. А тут – когда еще такой фарт?
Мальчишки с понимающим видом загудели – про «эти бабы из-за тряпки на все способны» и про «настоящие джинсы, оно, конечно, хрен порвешь».
Щербатый опять вылез:
– А у тебя-то деньги есть? Я вздохнула.
– Коть, вы бы его хоть сахарком покормили, что ли? Для мозга полезно очень, – и, обращаясь к щербатому, с расстановкой: – Я же сказала – пяти. Рублей. Не хватает. А настоящие джинсы знаешь, скока стоят? Я все лето вкалывала и еще бы заработала, но надо – завтра.
Котя оживился:
– Значит, войдешь. Выйдешь. Выведешь скотину. Договор. Токо не на пять. На червонец. Идет?
Я пожала плечами и сплюнула:
– Коть, войду, выйду, собаку поглажу, если надо. А насчет вывести – там же запаковано все. Как я ее тебе вытащу? Это ж не хомячок...
– Не-не-не, – хитренько улыбнулся Котя, – тебя за язык никто не тянул. Зайдешь, выйдешь, выведешь – тогда башли твои. Если токо зайдешь, а выйдешь без собаки – нещитова, проспорила. А замочек мы тебе снимем, не отмаза. Ну, как, договор?
Я снова пожала плечами (а в душе моей пели ангелы):
– Давай. С тебя – замочек, с меня – собачка. Договор. Готовь лавэ. Кто разобьет? – Я протянула Коте руку.
Тут вмешался Толстый Веталь:
– А ты не можешь просто у мамы денег попросить? – спросил он рассудительно – Эта собака, она такая огромная и такая... – Веталь передернулся, загоняя обратно в глотку слово «страшная».
Вся компания гадко заржала.
– Ты, Виталя, вроде умный, а дурак совсем, – снисходительно сказал Котя, – это ж у тебя мать в комиссионке трудится, а мы все – дети рабочих.
Веталь покраснел. Он был хорошим парнем, и я объяснила добродушно:
– Виталя, мне мама токо-токо сапоги купила скаковые. А у нее зарплата – 110. Ну, куда еще?
– А, ну да, – Котя кивнул, – у тебя ж вся эта фигня еще – хлыстики-перчаточки. Не напасешься. Так че? Разобьешь нас, Веталь? Или еще раз выступишь?
Веталь, потупившись, разбил наши руки. Договор вступил в силу.
– Часов в восемь? Там дерево возле лодочной? Ты как? – спросила я.
– Давай в девять? – сказал Котя.
– Еще лучше, – я, стараясь не улыбаться во весь рот, простилась с мальчишками и степенно пошагала к дому.
Темнело. Я доделала уроки, помаялась и пошла на разведку. Мама с отчимом сидели за кухонным столом, болтали о своих медицинских делах, хихикали и явно не собирались покидать точку.
Я сказала, что иду спать, и пожелала им спокойной ночи.
Вернувшись к себе, я старательно уложила на свой диванчик «куклу» и укутала ее пледом. Стараясь не шуметь, открыла окно. После жаркого дня поднимался туман. Воздух был молочно-си-ним, влажным, густым.
Я связала кеды шнурками и зажала их в зубах. Выпластавшись летучей мышей на стену, я прикрыла окно снаружи и полезла вниз, цепляясь пальцами за держалки для водосточной трубы и выщербленные кирпичи.
Не долезая где-то метров двух, я сделала сильный рывок от стены, аккуратно приземлилась на пальцы всех четырех лап и сразу, с низкого старта, рванула в кусты – обуваться.
Нет, я не была ниндзя – просто мы жили всего-то на втором этаже, а я, вот уже три года как, занималась вольтижировкой и джигитовкой.
Я торопливо завязала шнурки и побежала сквозь туман – опаздывала уже.
У дерева меня дожидался Котя с кучкой мальчишек.
– Ты чего так долго? – недовольно сказал он. – Ждем тебя, ждем...
Я села на землю, чтобы отдышаться.
– Ты че, Котовский, сам сирота? Мать с отчимом на кухне засели, пришлось в окно вылазить, – объяснила я. – Так че там с замком?
Котя хмыкнул:
– Ща все будет...
Он возился недолго, но собака все равно нас учуяла и подняла шум.
– Готово, – наконец сказал Котя, – Давай, кнопка, дело за тобой...
Я почесала нос:
– Коть, а может, вы, это... на дерево залезете? Мало ли что...
