сколько сочных красавиц бывают брошены из-за анемичного создания со взглядом жертвы, потому что она похожа на девочку. Причём брошены законопослушными мужчинами, ни разу не взглянувшими на ребёнка с вожделением, но именно поэтому.
Попробуйте кого-нибудь из них допросить, и в лучшем случае вам скажут, что новая девушка в постели «ооооо», но, вероятней всего, это лишь
И, уж конечно, не спешите обзываться извращенцами. Истоки тайных желаний чаще всего остаются тайной для самого человека. Вряд ли какой женщине придёт в голову, что ей нравятся волосатые самцы, потому что свой первый оргазм она получила, тайком читая «Галиани» Мюссе, как раз на моменте с догом. Или не знаю, придумайте что-нибудь другое, столь же неаппетитное. Секс – слишком тёмная вещь, чтобы вам было приятно отдать себе отчёт в играх вашего подсознания.
Для меня, например, остаётся загадкой главное сексуальное противоречие моей жизни. Меня всегда прельщали худые тридцатилетние брюнеты выше метра девяносто – я считаю их самыми прекрасными существами на земле, не считая кошек, и готова смотреть на них часами. Смотреть. Потому что годы бессмысленных опытов показали, что больше ничего с ними делать не нужно, толку не будет. А будет – с мужчинами за сорок, которые весят в два раза больше, чем я (и отнюдь не за счёт роста), без явных признаков интеллекта в лице и манерах. И пальцы чтобы короткие (тут они все посмотрели на свои руки).
И я, честно, не понимаю, нравятся ли они мне, потому что такое живёт у меня дома, и я уже привыкла его хотеть, или оно потому и живёт у меня дома, что нравится. Не желаю ничего об этом знать, загадки во тьме.
(Ой. Если какой-нибудь высокий брюнет моей юности вдруг по случайности меня читает, то, милый, к тебе это не относится. Ты был ослепительным исключением, идеальным любовником, разбившим мне сердце навсегда, но все остальные, да, никуда не годились.)
Возвращаясь к вопросу об экзотических мужских предпочтениях. Вовсе не обязательно быть толстухой, дистрофиком, карлицей или альбиносом, чтобы от вас теряли голову на годы. Наверняка найдётся абсолютно нормальный юноша, который с ума сойдёт от вашей классической красоты и совершенного тела. И от вашей родинки на левой груди, точно такой, как у его старшей сестры.
С тех пор как у меня завёлся блог и круг общения, хотя бы и сетевого, стал заметно шире, я стала лучше о себе думать. Не в плане «чем больше узнаю людей, тем больше люблю себя», а просто раньше казалось, что проблемы мои какие-то дикие и я не понимаю самых простых вещей, которые всем остальным женщинам внятны.
А оказивается, как говорил мой двоюродный братик, поднимая палец, а оказивается, что все влипают в одни и те же тёпленькие гудронные лужи, все мучаются одинаковыми проклятыми вопросами. («Никогда не говори “все”, говори “многие”» – вторая заповедь блогера.) И самый проклятущий из них вот какой: те, кого мы любили и с кем потом расстались – не важно, по чьей инициативе, но по их вине, – зачем они возвращаются? (даже так —?!)
Человек, который год или пять лет назад разбил тебе сердце, от которого уползла в слезах и соплях, ненавидя или прощая – не важно, которого не забыла до сих пор, как нельзя забыть удалённый аппендикс, хотя бы из-за шрама, даже если всё зажило. Который ясно дал понять, что всё кончено. Зачем – он – возвращается? Раз в месяц или в полгода, но ты обязательно получаешь весточку. Эсэмэску, письмо, комментарий в сети, звонок. Он хочет всего лишь узнать, как дела, похвастать очередным успехом, позвать в кино, переспать или снова послать меня к чёрту.
Я не могу, я всю жизнь подыхала от недоумения, и не я одна страдаю, потому что ну всё уже, всё – он десять раз с тех пор женат, и я дважды замужем, гадости все друг другу пересказаны, извинения принесены. Я давным-давно равнодушна, мне до сих пор больно.
Такие дела, милый, такие дела – если бросить этот тон и забыть почившего Воннегута, – всё сводится к противоречию: «я давным-давно равнодушна, мне до сих пор больно». Неубедительно? Но это именно то, что я чувствую.
Полюбив, мы открываем доступ к своему сердцу, односторонний канал на сколько-то мегабит, который заблокировать невозможно. И каждый, давно не милый, отлично чувствует линию и раз от разу набирает номер, чтобы спросить: «Хочешь в кино?» И я отвечаю: «Я не хочу в кино. Я хотела прожить с тобой полвека, родить мальчика, похожего на тебя, и умереть в один день с тобой. А в кино – нет, не хочу». Вслух произношу только первые пять слов, но разговор всегда об одном: он звонит, чтобы спросить: «Ты любила меня?», и я отвечаю: «Да». Да, милый; да, ублюдок; просто – да.
Я давным-давно равнодушна, мне до сих пор больно. Я до сих пор выкашливаю сердце после каждого коннекта. Не знаю, как сделать так, чтобы они, возвращенцы эти, перестали нас мучить. Можно быть вежливой, орать, не снимать трубку, но в любом твоём деянии (действии или бездействии) он всё равно услышит ответ на свой вопрос: «Ты любила меня?» – «Да».
В покое оставляют только те, кого не любила. Точнее, если они и звонят, то этого просто не замечаешь. Вывод напрашивается, и он мне не нравится. Может, самой слать им эсэмэски раз в месяц? Расход небольшой, покой дороже: «Я любила тебя». Уймись.
Мне, как существу маленькому, но внутри себя царственному, давно пристало обзавестись титулованием вроде Ваше Высочество или Ваша Честь, и я думаю, что больше всего подошло бы Ваша Нелепость. Только благодаря общей абсурдности окружающего мира меня не вытесняет из него, как пузырёк воздуха из воды. К счастью, в нашей реальности достаточно лакун, где найдётся место для таких, как я. А может, мы наблюдаем проявление божьего милосердия, пока не разобралась.
И потому бывает неловко узнавать, что кто-то считает меня образцом женской рассудительности: становится тревожно за этих людей – то ли они чудовищно думают о женщинах, то ли о рассудке вообще. С другой стороны, и у меня случаются кризисы авторитетности, и не реже, чем раз в год, я избираю какого-то кумира, который
В основном моя жизнь проходит в череде невротических откровений: «внезапно» узнаю очевидное то о себе, то о других и не устаю радоваться. Недавно поняла, что фразу «я хочу об этом поговорить» использую не в контексте коммуникации – «хочу обсудить нечто с вами», а исключительно как повод для трансляции – «хочу проговорить вслух/написать». Тяга к диалогу исчерпывается формулой «скажи и дай сказать другому», но не «поделись сокровенным».
Или однажды читала в Живом журнале нехитрое девочковое сетование: почему, когда некто всего лишь симпатичен, запросто приглашаешь его встретиться и легко принимаешь отказы, а если интерес особый, то и позвать тяжело, и отказ ощущается как отвергание.
И меня это наблюдение сразило: насколько удобней была бы жизнь, если бы я всегда помнила о таком свойстве человеческой психики. Не терзала бы часами телефон, стараясь написать особо безразличную эсэмэску, не рушилась бы в холодную тоску каждый раз, когда мне отвечали: «Сегодня не смогу». Всего-то и нужно – каждый раз вспоминать, как сама лениво листаю список контактов, выбирая, с кем сегодня пить чай, и как спокойно не соглашаюсь куда-то ехать, если чаю вдруг не хочу.
Действительно, когда испытываю к кому ровное расположение, то отказы просто выбрасываю из головы, они не накапливаются в трагическое «он не хочет меня видеть!». Сегодня не смог, через неделю не смог – так и я способна сорваться по звонку не чаще, чем раза три в месяц. Более того, если кто-то из моих