На печальном склоне лет дать ответ мы жадно просим.
Знак согласия в ответ.
Осень, Лев Семеныч, осень. Опадает лесопарк.
Вместе с горестным вопросом изо рта струится пар.
Ходят девки испитые, не дождавшися любви.
И летят листы златые, словно карточки твои.
Твои карточки, как листья, так сухи, печальны так...
В небе холодно и чисто.
В небе выгоревший стяг.
Ё-мое, товарищ Лева,
Е-мое и ё-твое.
Все фигово. Все фиговей тянется житье-бытье.
Что стояло — опадает.
Выпадает, что росло.
В парке девушка рыдает, опершися на весло.
Гипс крошится, пропадает.
Нос отбит хулиганьем.
Арматура выползает и ржавеет под дождем.
6
Осень, осень. Энтропия.
Не узнать весенних мест.
В инструменты духовые дует ЖЭКовский оркестр.
Духовой оркестр играет.
Сон осенний. Две слезы.
Пудель грязный пробегает, чьи-то нюхает следы.
Духовой оркестр играет.
Две слезы да три сестры.
Сердце влагой набухает.
Все старо. И все стары.
И две пары — ах ты, Боже! — вальс танцуют, Боже мой!
На кого они похожи!
Может, и на нас с тобой.
I
И одна из дам с авоськой в шляпке дочери своей.
Хной подкрашена прическа.
Туфли старые на ней.
И в мохеровой беретке рядом женщина кружит.
Плащ шуршит у мамы этой, дряблая щека дрожит.
Кавалеры — ветераны ВОВ, а может быть, и ВОСР, отставные капитаны, замполиты ПВО.
Кружат пары. Ах ты, Боже! Две слезы. Да три войны.
Лев Семеныч! Ну и рожи!
Как они увлечены!
Сон осенний. Сумрак сонный. Все и вся обречены.
Погляди же, Лев Семеныч, — улыбаются они!!
Улыбайтесь, улыбайтесь и кружитесь! Ничего! Вспоминайте, вспоминайте майский полдень грозовой!
Вы простите за нескромность, за смешок из-за кустов.
Сердце влажное огромно.
Сон осенний. Нету слов.
Улыбайтесь, дорогие!
Не смущайтесь. Ерунда!
Мы сквозь листья золотые Вас полюбим навсегда.
И оркестр зовет куда-то, сердце тискает и мнет.
Эх, какой мы все, ребята, добрый, в сущности, народ!
Ух и добрые мы люди!
Кто ж помянет о былом — глазки вон тому иуде!... Впрочем, это о другом.
7
Да и нынче все иное! Солженицын зря потел!
Вот на Сталина грозою Вознесенский налетел!
А за ним бойцы лихие! Даже Вегин-исполин!
Мчатся бурей по России, все герои, как один!
И на Сталина войною, и на Берию войной!
Вслед за партией родною, вслед за партией родной!
А вдали звенят струною легионы нежных тех,
КСП своей слюною начертавших на щите!
Врочем, только ли слюною? Розенбаум в Афган слетал, с кровью красною чужою сопли сладкие смешал.
Ох уж мне литература, энтропия, сучья вошь, волчье вымя, рыбья шкура, деревянный макинтош!
8
«Любишь метареалистов?» — ты спросил меня, ханжу.
«Нет! — ответил я ершисто, — Вкуса в них не нахожу!»
Нету вкуса никакого!
Впрочем, и не мудрено — эти кушания, Лева, пережеваны давно!
Пережеваны и даже переварены давно!
Оттого такая каша.
Грустно, Лева, и смешно.
9
Извела меня Щербина,
Нина, звонкий наш Нинок!
Зря родился я мужчиной!
Вырву грешный между ног!
10
А в журнале «Юность», Боже,
хлещет новая волна!
Добираясь до Сережи,
нахлебался я сполна!
Вот уж смелые ребята!
Вот уж озорной народ!
Скоро кончится осада, скоро ЦДЛ падет!
Запируют на просторе, всяк виконт де Бражелон, в разливанном этом море энтропией поглощен.
11
Спросишь ты: «А ваше кредо?» Наше кредо с давних пор — «Задушевная беседа», развеселый разговор!
Этот шепчет в даль куда-то, тот кикиморой орет.
Ох, какой мы все, ребята, удивительный народ!
Не пропойцы мы, и вовсе не причем маркиз де Сад! Просто мы под сердцем носим то, что носят в Госиздат!
Дай же Пригову стрексеу, не жидись и не жалей!
Мише дай стрекозу тоже.
