такие радикальные и дорогие как устрицы, а, скорее, наподобие мидий. К черному горшочку с вареными му- лями подавали тарелку картофеля-фри. Одно это успокаивало: не пойдут морские гады, можно будет хоть картохой пиво закусить. Но гады вполне пошли.
— А ничего, съедобно,— вытер рот салфеткой Пла-хов и уверенно махнул официанту: заказать еще «прессованного» пива.
— Офранцузиваемся помалеху,— согласился Рогов.— Еще чуть-чуть — и лягушек захотим.
— Да я уж, честно сказать, думал... — смутился Игорь.— Когда еще попробуем?
Дима с Николаем, отчитавшись по телефону о неудаче, получили приказ дуть на улицу Гамбетта. Долго искали в темноте нужный дом. У подъезда валялась поросячья маска.
Долго Николай возился с замком: этот более мудреной конструкции. Квартира оказалась пуста. Ни вещей, никаких следов...
Только шесть использованных презервативов в мусорном ведре. Николай с Димой переглянулись. Бывает, конечно...
И пустая матрешка на ковре.
На яхту возвращались в молчании, опасаясь гнева Троицкого. Оказалось — не зря. Демьяныч не только рассчитывал решить все проблемы сегодня, не дожидаясь семи утра. Он еще и взбодрился не по- детски от корня вечной молодости, и ему нужно было куда-то деть привалившую энергию.
Врагов не привезли. На берег ехать поздно, утром дела, да и не хочется. Куда ехать-то? В бордель?.. Бордели Троицкий не любил. В Амстердаме однажды шагнул от кровати в дверь, думая, что душ-туалет, а это оказалась дверь на улицу. А проститутка — черная толстая дура — не успела его предупредить. Так и вывалился без трусов на канал под гогот толпы. А Михаил Демьяныч не любил, когда над ним гоготали. Осадок остался...
На яхте тоже особо не разрядишься...
— Ладно, Белое Сердце,— решил, подумав, Троицкий,— давай побьемся. Тренировка перед завтрашним.
И принял боксерскую стойку.
Николай вздрогнул. Спарринги с шефом случались крайне редко, и он их откровенно не любил. Во- первых, бьешься с оглядкой, боишься вмазать как следует. Повредишь что-нибудь случайно шефу — убьют ведь на месте. Во-вторых, шеф в боксе тоже был не лыком шит. Так мог засандалить, что мама не горюй...
— Давай-давай, Белое Сердце! — скомандовал Троицкий.— До первой крови.
И пошел в атаку. Десятью ударами загнал Николая под канаты на палубе. Туг и кровь, слава богу, брызнула — из носу. Долго корячиться не пришлось.
Кровь хозяина мгновенно успокоила.
Сел, дернул стакан одним глотком. Ладно.
Вспомнил притчу, которую рассказывал Кроко-дайл, якобы вычитавший ее в какой-то книге. Жил да был один царский генерал. Считал себя крутым, а на самом деле был вшивым козлом. Доказывая себе свою крутость, дрался с овчарками. Заводил щенка и дрался с ним по-серьезному, до крови. Весь всегда ходил в ранах. Другие генералы его за раны уважали: кремень мужик, думали. С овчаркой бьется! Но генерал-то со щенком бился, пока щенок был слабее. А как тот подрастал и начинал представлять реальную угрозу, генерал щенка продавал или еще что похуже...
Проведали об этом другие генералы. Был суд чести. Пришлось плохому генералу застрелиться.
Мораль притчи: бейся не со слабыми, а с сильными.
И побеждай.
Ладно. Утро вечера мудренее.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Кашалот в ванной и сахар из Пакистана
На узкой насыпной косе, уходящей в залив и венчающейся красавцем-маяком, в семь утра было лишь два-три любителя бегом трусцой (в одном из которых Егоров опознал Пьера Ришара) да Сергей Аркадьевич с Анри Пересом.
Они медленно шли по молу мимо разномастных и разношерстных катеров и лодок. Жирные чайки, только поутру хоть немножко бодрые, с криками атаковали рыбу. Дул ветер, и море пенилось, как кружевной край ночной сорочки...
Егоров аж вздрогнул, поймав себя на столь поэтическом образе.
Хватит мечтать, пора и о деле:
— Вот что, граф. По агентурным данным, одна из мусульманских группировок готовит у вас теракт.
— Когда? — вздрогнул Перес.
Это было совсем некстати. Через три дня фестиваль заканчивался, и Пересу были обещаны премия и отпуск. Анри с женой и детьми собирался посетить Нью-Йорк. По телевизору показывали, что там в Центральном парке поселили выведенную учеными двадцатиметровую обезьяну — абсолютно настоящую, по кличке Кинг-Конг и совершенно безвредную. Детишки всего мира хныкали, что хотят в Нью-Йорк. Вот Анри и решил сделать своим отпрыскам такой подарок.
Так что лучше бы террористы повременили, пока он улетит. Билеты уже заказаны. С другой стороны, если сейчас быстро раскрыть готовящийся теракт, можно рассчитывать на повышение по службе...
— В самое ближайшее время,— пояснил Егоров.— Подготовка идет полным ходом. Я вас почему позвал: через десять минут к Троицкому должны приехать их люди.
— Вы их знайте или вы их не знайте? — уточнил Перес.
— Я их не знай... Не знаю, Но, по информации, они привезут к нему взрывчатку,
— А Троицкий что, быть связан с международными террористами?
— По нашим сведениям, это так. Очень разумным решением,— польстил Егоров графу,— было рекомандировать Плахова и Рогова в Петербург: они там сразу все это и раскрыли.
Эта-то скорость работы оперов-воришек Анри и смущала. Откуда они там могли узнать в своем Петербурге о террористах с Лазурного берега?
— Но какой смысл Троицкому делать вместе с террористами? Мы знаем, что он игорный бизнес, что он бензиновый автозаправка... Но при чем терроризм?!
— А вы, граф, вспомните свои русские корни,— добродушно посоветовал Сергей Аркадьевич.— Для русского человека ведь нету пределов. Сама необъятность пространств формирует таким образом склад наших характеров. Если русский добр, то — вплоть до святости. Если он преступник, то он просто не может отказаться от любого доступного ему правонарушения. Так шельмеца и тянет...
Анри поморщился. Ничего такого особенно русского он в себе не чувствовал, к счастью. Старался всегда себя сдерживать. Иногда, конечно, позволял себе лишнего — ну вот как вчера с Сусанной. Шестой раз был явно лишним. И он утомился, и Сусанна в результате еле ноги могла переставлять. Это что — следствие безудержных русских корней?
— А ваши сведения верны?..—продолжал все же сомневаться детектив Перес.
— Так сейчас увидим! Если взрывчатку получит, все подтвердится. Тогда доложите комиссару и принимайте меры... Вот отсюда обзор хороший. Гляньте в бинокль — как он там.
Перес навел окуляры на «Мрию». И тут же испуганно опустил бинокль. Ну, не испуганно, а от неожиданности — он сразу наткнулся на Троицкого, который точно так же смотрел в бинокль на Анри.
— Он на нас смотрит.
— Осторожный... — протянул Егоров.
