Но кладбища остаются. Многие из тех, кто погиб на войне, так никогда и не обретут покоя. Их тела были разорваны на части артиллерийскими снарядами и разбросаны, недоступные для опознания. Многие другие тела не могли быть найдены во время сражений и затем были потеряны, погребены в обвалившихся воронках и обрушенных траншеях или сгнили в перерытой земле бывшего поля боя. Некоторые русские и турецкие солдаты были из любезности похоронены неприятелями, а многие германские и австрийские солдаты, убитые на сменяющих друг друга полях боя Восточного фронта, просто преданы земле. На полях боя Запада участники приложили все возможные усилия, чтобы соблюдать приличия в отношении павших. Военные кладбища организовывались с самого начала, расположения могил офицеров регистрировались и, когда позволяло время, капелланы и товарищи убитых правили погребальные службы. Несмотря на это, в конце войны останки почти половины погибших были потеряны и не найдены до сих пор. Из миллиона подданных Британской империи, павших на этой войне, большинство было убито во Франции и Бельгии. Тела свыше 500 тысяч так никогда и не были обнаружены, а если и были найдены, идентифицировать их было невозможно. Из 1 700 тысяч погибших французов также исчезли более половины. Французы хоронили своих погибших различным образом, иногда индивидуально, иногда в братских могилах, как в Вердене. Немцы, сражаясь на чужой территории, должны были создавать компактные и неприметные кладбища и часто выкапывали огромные массовые могилы. Так, во Владело в Бельгии, где лежат тела большинства добровольцев, убитых в 1914 году в Kindermord bei Ypern, центр плиты скрывает останки свыше 20 тысяч молодых людей[45].
Британцы предпочитали совершенно другой способ отдать последний долг павшим. Каждое тело было обязательно положено в отдельную могилу, записаны имя, возраст, звание, полк, дата и место смерти. Если это было невозможно определить, на надгробии выбивали слова, сказанные Редьярдом Киплингом, который сам потерял отца на войне: 'Солдат Великой войны, известный Богу'. Имена тех, кто пропал без вести, также нанесены на архитектурные памятники, самый большой из которых, в Типвале, несет имена 70 тысяч погибших в сражении при Сомме. Также было решено, что кладбища, большие и малые, должны быть обнесены стеной и засажены, как классический английский сад, подстриженной травой между надгробиями и розовыми кустами и клумбами в ногах. В центре даже самых маленьких кладбищ стоит Крест Жертвы, а на крупных установлен символический алтарь — Камень Памяти — несущий надпись, также созданную Киплингом: 'Их имена всегда живы'. В конечном счете созданы свыше шестисот кладбищ и отданы в попечение Имперской военной кладбищенской комиссии, которая, в соответствии с законом французского правительства, дающим землю как 'sepultures perpetulles' (место вечного погребения), наняла тысячи садовников, чтобы постоянно ухаживать за могилами.
Пережившие войну почтительно помогают 'комиссионным садовниками. Кладбища часто посещают британцы, иногда правнуки тех, кто похоронен в их оградах, о чем свидетельствуют памятные открытки, а также любознательные граждане многих стран. Никто не способен устоять перед удивительной красотой этих мест. Восемьдесят лет выкашивания и стрижки позволили добиться первоначальной цели — создать 'подобие небольшого парка или сада', которому сам ход времени дает вечную завершенность. Весной, когда цветут цветы, кладбище становится местом обновления и надежды, осенью, когда падают листья — местом сострадания и памяти.
Пояс британских кладбищ, проходящий от Северного моря до Соммы и далее, представляет собой идеализированный мемориал всем тем, чья смерть в полях сражений Великой войны ничем не отмечена. Их число огромно. К миллиону погибших подданных Британской империи и 1 700 тысячам французских солдат и офицеров мы должны добавить полтора миллиона солдат Габсбургской империи, не вернувшихся домой, два миллиона немцев, 460 тысяч итальянцев, 1 700 тысяч русских и многие сотни тысяч турок, чьи потери никогда не были подсчитаны. Если соотнести потери с общим числом добровольцев и призывников, они могут показаться не такими большими. Доля погибших составляет, например, для Германии, около 3,5 % от всех, кто служил. Если же вычислить процент погибших среди самой молодой части населения, пригодной к воинской службе, цифры значительно превышают эмоционально допустимый уровень. Потери среди мужского населения превысили нормальный уровень смертности, ожидавшийся с 1914 по 1918 год, в семь, если не в восемь раз в Великобритании и в десять раз во Франции, где 17 процентов военнослужащих были убиты. Подобные же потери были среди самого молодого слоя населения в Германии. 'С 1870 по 1899 год родилось около 16 миллионов мальчиков; почти все они служили в армии и около 13 процентов были убиты'. Точно так же во Франции и Великобритании, если подсчитать число наиболее часто призываемых в армию по показателю возраста, процент убитых отображает не менее тяжелые потери. Численность возрастной группы мужчин 1892–1895 годов рождения, которым было от 19 до 22 лет, когда разразилась война, уменьшилась на 35 — 37 процентов'.
Один из трех. После войны говорили о 'потерянном поколении', родители объединялись в общем горе, уцелевшие продолжали жизнь, которая последовала за их необъяснимым спасением, часто окрашенная виной, иногда яростью и желанием отомстить. Такие мысли были далеки от умов британских и французских ветеранов, которые надеялись только на то, что ужасы траншейной войны не повторятся, пока служат они или их сыновья. Но они бродили в умах многих немцев, и прежде всего в уме 'фронтового бойца' Адольфа Гитлера, который в Мюнхене в сентябре 1922 года бросал угрозы мести, ставшие семенами Второй Мировой войны.
Вторая Мировая война была продолжением Первой. Это нельзя объяснить, если не учитывать обстановки озлобленности и нестабильности, оставшейся после предыдущего конфликта. Германия кайзера, несмотря на огромные экономические успехи и интеллектуальный престиж, достигнутый ее учеными во всем мире, бурлила недовольством, особенно по поводу несоответствия между своей промышленной и военной мощью и своим политическим положением среди других королевств и республик, в частности Британии и, прежде всего, Франции, которая предпочитала действительность пустому названию империи. Довоенные поводы для недовольства бледнели рядом с теми, которые появились вследствие подписания Версальского договора. Его условия требовали отторжения завоеванных в 1870–1871 годах Эльзаса и Лотарингии и признания независимости Польши и исторически подчиненных Германии территорий Снлезии и Западной Пруссии. Униженная обязательным разоружением, которое превращало армию в подобие небольшой жандармерии, потопившая свой боевой флот и упразднившая военно-воздушные силы, шантажированная продолжением голодного существования в случае продолжения блокады и вынужденная подписать оскорбительный мирный договор, республиканская Германия начинала растить в себе недовольство, значительно более сильное, чем то, которое изменило ее международные отношения и внутреннюю политику накануне 1914 года. Великодушие либерального правительства демократа Веймара нисколько не смогло смягчить этого недовольства; его крайняя политическая и дипломатическая умеренность в годы, когда экономическая бесхозяйственность разрушила средним класс населения Германии, и реверансы в адрес французской и британской оккупации и политике возмещения ущемляли национальную гордость, питали силы экстремизма, чьи принципы находились в оппозиции. В продолжение 1920-х годов германская либеральная демократия смотрела свысока на беспорядки, творимые оппозиционными течениями — марксистами и национал-социалистами, — которым в конечном счете было суждено захватить власть в свои руки.
Освобождение народов Восточной Европы от имперского правления германоязычных династий — Гогенцоллернов или Габсбургов — принесло столь же мало спокойствия в государства, которые они основали. Ни одно из них — Польша, Чехословакия, Сербское Королевство, Хорватия и Словения или, как она стала называться с 1929 года, Югославия — не стало независимым с достаточной однородностью, чтобы начать устойчивую политическую жизнь. Независимость Польши с самого качала была почти фатально скомпрометирована ее усилиями закрепить границу как можно восточнее, настолько, насколько это могло быть исторически оправданно. В последовавшей за этим войне с Советской Россией ее войска едва избежали поражения. Их случайный и неожиданный успех хотя и был явным национальным триумфом, но перегрузил молодую страну множеством представителей национальных меньшинств, в основном украинцев, что уменьшило пропорцию польского населения до 60 процентов от общей численности. Кроме того, присоединение земель на западе, исторически принадлежавших Германии, и захват Восточной Пруссии, колыбели германских воителей, в 1939 году обеспечило Гитлеру предлог для повторения агрессии 1914 года. В наследство от империи Габсбургов Чехословакия также получила германское этническое меньшинство в Судетском крае, лишавшее новое государство этнического равновесия, что имело гибельные последствия для государственной целостности в 1938 году. Неравное соотношение рас в Югославии, вероятно,
