доверия к его военному искусству, чем у его руководства. Пламер, напротив, был не только старше, чем Гоф, но и выглядел старше своих лет и, как старший, был осмотрителен и беспокоился о том, что находилось в его попечении. Он командовал сектором Ипра в течение двух лет, знал все опасные углы и сумел расположить к себе своих солдат более, чем любой генерал Первой Мировой войны, поскольку как никто другой заботился об их благополучии. Он решил, что необходимо сделать паузу, чтобы получить возможность тщательно подготовиться к следующей фазе наступления, которое должно приобрести форму последовательности ударов по германским линиям — даже более поверхностных, чем пытался провести Гоф.
Акция 27 августа была последней паузой перед попыткой захватить два медленно исчезающих участка — лес Гленкорсе и перелесок Инвернес, севернее руин деревни Гелювельт. Официальная история признает, что земля была 'столь скользкой из-за дождей и так изрыта заполненными водой воронками, что темп продвижения был низким, а защита ползущей вперед артиллерии поддержки скоро была потеряна' солдатами, которые шли маршем всю ночь, а потом десять часов ожидали начала сражения. Когда оно началось, уже во втором часу дня, передовые части вскоре были задержаны непроходимой топью, в которую превратилась почва, и плотным немецким огнем. Эдвин Воэн, офицер военного времени 1-го Уорвикширского полка, описывает попытку его части продвигаться вперед:
'Мы шли, шатаясь, вокруг нас взрывались снаряды. Один человек встал передо мной как вкопанный; я в раздражении выругался и толкнул его коленом. Очень мягко он сказал: 'Я слеп, сэр', повернулся ко мне, и я увидел, что его глаза и нос вырваны осколком. 'О, Боже! Прости, сынок, — сказал я, — держись твердой земли', и он остался позади, шатаясь в своей темноте… Танк медленно взрыл землю за Спрингфилдом и открыл огонь; когда спустя миг я посмотрел туда, от него оставалась лишь съежившаяся куча железа; это был результат попадания крупного снаряда, Уже почти стемнело, и неприятель не стрелял; пропахивая последний отрезок грязи, я увидел, как гранаты рвутся вокруг дота, а с другой стороны в него вбегает группа наших. Как только все мы подошли, гарнизон бошей вышел с поднятыми руками… мы послали 16 пленных назад через открытое поле, но не успели они пройти и сотни метров, как очередь немецкого пулемета скосила их'.
В доте Воэн обнаружил раненого немецкого офицера. Санитары внесли на носилках раненого британского офицера, 'который радостно приветствовал меня. 'Куда вас ранило?' — спросил я. 'В спину около позвоночника. Вы не могли бы вытащить из-под меня мой противогаз?' Я срезал сумку и вытащил его; затем он попросил сигарету. Данхэм достал сигарету, и он сжал ее губами; я зажег спичку и поднес ее, но сигарета упала ему на грудь. Он был мертв'. Позади дота Воэн наткнулся на группу не 'Пленные окружили меня, растрепанные и измученные, сообщая мне об ужасах своей жизни: 'Nichts essen, nichts trinken'[26], постоянно снаряды, снаряды, снаряды… Я не мог выделить человека, чтобы отправить их назад, поэтому пришлось собрать их в воронке от снаряда вместе с моими людьми, которые засуетились вокруг пленных, разделяя с ними свои скудные пайки.
Из других воронок в темноте со всех сторон раздавались стоны и крики раненых — слабое, долгое, рыдание агонии и отчаянные вопли. Было до отвращения очевидно, что дюжины людей с серьезными ранениями заползали в поисках безопасности в новые воронки, а теперь вода поднималась, заливая их, бессильных куда-либо переместиться, и они медленно тонули. Эти крики вызывали в воображении ужасные картины — искалеченные [люди], лежащие там, в надежде, что друзья должны найти их, и теперь умирающие ужасной смертью, одни среди мертвых в чернильной темноте. И мы ничего не могли сделать, чтобы помочь им; Данхэм тихо плакал рядом со мной, и все люди были под воздействием этих жалобных криков'.
На этом испытания 27 августа для лейтенанта Воэна почти закончились. Перед самой полночью на смену его части пришла другая, и он повел своих уцелевших солдат обратно на позиции, которые они оставили 25 августа.
'Крики раненых теперь заметно стихли, и пока мы брели вниз, причина стала слишком явной: вода доверху заполнила воронки… Я с трудом узнал [дот штаба], настолько сильно он был разрушен снарядами, которые били в него один за другим. У входа лежала куча тел. Толпы [солдат] бежали сюда, чтобы укрыться, и были стерты шрапнелью. Я должен был взобраться на них, чтобы войти в штаб. Как только я сделал это, протянулась рука и уцепилась за мое снаряжение, Ужасаясь, я вытащил живого человека из горы трупов'.
На следующее утро, когда он встал, чтобы провести смотр:
'Мои худшие страхи подтвердились. Около походной кухни стояли четыре небольшие группы растрепанных, небритых мужчин, у которых сержанты-квартирмейстеры пытались получить сведения о ком-либо из их друзей, кого они могли видеть убитыми или ранеными. Это был страшный список… от нашей счастливой маленькой банды из 90 человек осталось только 15'.
Эта история характерна для третьей битвы при Ипре. Несмотря на то, что потери были меньше, чем на Сомме за приблизительно равный период — 18 тысяч убитых и пропавших без вести (раненые, утонувшие в воронках, составляли значительную часть потерь) и 50 тысяч раненых с 31 июля — сражение в силу своего неумолимо гибельного характера превращалось в ловушку: постоянная доступность вражескому наблюдению на открытой местности, лишенной строений и растительности, размокшей от дождя и на обширных пространствах просто затопленной водой, почти без перерыва прицельно обстреливаемой артиллерией. Артиллерийский огонь превращался в смертоносный ливень всякий раз, когда делались попытки атаковать объекты, которые, как ни близки были, начинали казаться недостижимо далекими, поскольку неудача следовала за неудачей. 4 сентября Хэйг был вызван в Лондон, чтобы оправдать продолжение наступления, даже в той ограниченной форме, которая была предложена предусмотрительным Пламером. Ллойд Джордж, рассматривая в целом состояние войны, доказывал, что поскольку Россия более не является участником войны, а Франция едва удерживает позиции, для Британии стратегически мудрое решение заключается в экономии ресурсов до прибытия поддержки из Америки в 1918 году. Хэйг, поддерживаемый Робертсоном, настаивал, что именно из-за ослабления других союзников третья битва при Ипре должна продолжаться. Его довод был неудачным, на самом деле Людендорф уже отводил дивизии с Западного фронта, чтобы помочь австрийцам, но, поскольку Ллойд Джордж выдвинул еще более слабый аргумент — а именно, решимость одержать победу над турками и на Итальянском фронте, — Хэйг добился своего. Генри Уилсон, смещенный помощник начальника Генерального штаба фанатичный 'западник', с характерным цинизмом комментировал в своем дневнике, что схема Ллойда Джорджа должна была предоставить Хэйгу достаточно веревки, чтобы повеситься. Эксперт-консультант, которым премьер-министр хотел сменить своего главного военного подчиненного, но так и не отважился до тех пор, пока тот не был скомпрометирован явной неудачей, был, вероятно, точен. Тем не менее у Хэйга не было очевидного преемника, и его неосмотрительная стратегия и пагубный эффект, который она оказывала на его многострадальную армию, — все это должно было продолжаться за отсутствием лучшего человека или лучшего плана.
'Пошаговая' схема Пламера, для которой пауза в начале сентября была подготовкой, задумывалась трехэтапной. На каждом этапе длительная артподготовка должна была предшествовать короткому, на полторы тысячи метров, наступлению силами дивизий, развернутых на участке в тысячу метров, то есть по десять пехотинцев на каждый метр фронта. После трех недель артобстрела 1-я и 2-я Австралийские дивизии вместе с 23-й и 41-й британскими, атаковали Менин-Роуд восточнее Ипра. Артиллерия прикрытия обрушила снаряды на полосу в тысячу метров глубиной, и под этой опустошительной массой огня немцы отступили. Такой же результат был достигнут в результате боя у Полигон-Вуд 26 сентября и Бродсейнде 4 октября. Тактика Пламера 'бить и держать' приносила успех. Плато Гелювельт наконец было взято, и местность непосредственно перед Ипром была выведена из-под немецкого наблюдения. Войска, тем не менее, продолжали двигаться из разрушенного города через его западную окраину и описывали круг назад, чтобы достичь поля боя; так они делали с тех пор, как в 1915 году выступ окончательно обрисовался, чтобы не
