выражение имеет связь не только с последующими, но и со всеми свойствами воплощения. Как явился Бог
Если же это так и если одним из телесных свойств является описуемость, то очевидно, что и Бог во плоти описывается или красками, или другим способом. Ибо и то, и другое совершенно необходимо: если Он явился во плоти, то и описывается во плоти. Одно другому соответствует, одно от другого зависит. Если же неистинно второе, то неистинно также и первое, но первое истинно, следовательно, истинно и второе.
Таким образом, и по божественному учению, и по общему смыслу нелепо не исповедовать Бога описуемым во плоти, если Он явился во плоти.
И в другом месте доблестный муж говорит: «Я слышал, что некоторые предлагают живописать и необъятного Сына Божия; трепещи, слыша это». Но кто из имеющих ум не посмеется над суемудрым? Разве он не читал, что
Если бы он еще услышал, что мы имеем и ядомого Бога, то, может быть, не только содрогнулся бы, но и рассыпался бы, не вынеся такой вести. Но что говорит Христос?
Свидетель этих слов — Сам Бог и Слово, Который в одном месте говорит:
Каково же изречение Феодота? «Мы составляем образы святых не из вещественных красок на иконах, но научились изображать их добродетели сказаниями о них в писаниях, как некие одушевленные иконы, возбуждаясь этим к подобной им ревности; ибо пусть скажут выставляющие такие изображения, какую они могут получить от этого пользу или к какому духовному созерцанию возводятся они через это напоминание? Очевидно, что это тщетная выдумка и изобретение диавольской хитрости» [ [151]].
Начало речи не следует немедленно порицать, хотя оно и подготавливает к последующим нелепостям. Многие из святых учителей тоже считают повествование словами полезнее изображения на иконах, не отвергая, впрочем, ни одного из них. А другие, наоборот, но то и другое равно, как говорит свт. Василий Великий: «Что повествовательное слово передает через слух, то живопись показывает молча через подражание» [ [152]]. Не все живописцы и не все повествователи, но это зависит от того, какой мерой благодати Бог наделил каждого. Поэтому, оставив это предложение, обратимся к последующему: «Ибо пусть скажут выставляющие такие изображения, какую они могут получить от этого пользу или к какому духовному созерцанию возводятся они через это напоминание?»
Со своей стороны спросим доблестного мужа: какой пользы и какого священного созерцания нельзя отсюда заимствовать? Если свойство иконы — быть подражанием первообраза, как говорит Григорий Богослов, и в образе усматривается первообраз, как говорит премудрый Дионисий Ареопагит, то очевидно, что от подражания, т. е. от иконы, исходит много пользы и через это подражание возбуждается обильное духовное созерцание первообраза. Свидетель — сам божественный Василий, который в одном месте говорит: «Чествование образа восходит к первообразу». Если же восходит, то, без сомнения, и нисходит от первообраза к образу. Никто не будет столь безрассуден, чтобы назвать чествование бесполезным или не признать подражание отображением подражаемого, так что «одно находится в другом», по словам божественного Дионисия [ [153]]. А что может быть полезнее этого и что более способно возводить горе?
Подлинно, икона есть замена личного созерцания и, употреблю ближайшее сравнение, есть как бы лунный свет в отношении к солнечному. Если же это не так, то какую пользу приносила древним
Все возводило горе и способствовало созерцанию служения в духе.
При таком предположении напрасно было бы у нас и изображение Креста, напрасно и изображение копья, напрасно и изображение губки, ибо и это подражания, хотя и не имеющие вида человека, напрасно и все то, что передано нам, скажу словами Дионисия, в видимых образах, посредством которых, говорит он, мы по возможности восходим к духовным созерцаниям [ [154]].
Далее, одна из пяти сил души — воображение. Воображение же может представляться некоторой иконой, ибо то и другое содержат изображения. Следовательно, небесполезна икона, уподобляющаяся воображению. А если бесполезна вторая, важнейшая, то тем более — первая, нижайшая, которая слабее, и она напрасно существует вместе с природой. И если она напрасна, то таковы же и силы, родственные ей: чувство, понимание, суждение, ум. Таким образом, естественное учение возвышеннейшими соображениями обличает в безумии гонителя иконы или воображения. Я же восхищаюсь воображением и в другом отношении. Некоторые говорят, что одна женщина, во время зачатия вообразив эфиопа, родила эфиопа. Подобное этому известно и о праотце Иакове, когда он обстругал жезлы, от взгляда на которые животные рождались пестрыми, и — о, чудо! — подобное иконе воображение оказалось завершением производительной силы (Быт.30:37).
Впрочем, вернемся к настоящему предмету. Любезный, кто, посмотрев внимательно на картину, с правой или с левой стороны, отходит от нее, не получив впечатления в уме, от прекрасной — прекрасного, а от постыдной — постыдного, так что часто, даже находясь дома, то сокрушается, то волнуется страстью? Не случается ли иногда, что кто–нибудь, заснув, пробуждается от ночных видений с радостью или скорбью? Если же так бывает, то тем более взирающий на изображения наяву обязательно получает то или иное впечатление.
Разве ты, любезнейший, не читал, что древние служили
Но, чтобы речь об этом получила большую достоверность, оставив собственные рассуждения, представим самих светил вселенной, которые ответят тебе на вопрос. Григорий Нисский говорит: «Я часто видел на иконе изображение страдания, и без слез не проходил мимо этого зрелища, так живо искусство представляет зрению событие» [ [155]]. Святой Златоуст говорит: «Я с любовью смотрел и на вылитое из воска изображение, совершенное по благочестию; ибо я видел на иконе Ангела, прогоняющего толпы варваров, видел попираемые племена варваров, и Давида истинно взывающего: