жизни, только грехи на грехи нагромождающие, оставили эту несчастную плотскую темницу? Он же и другие подобные ему до последнего были среди людей, так как они знамениты и жизнью, и верным учением.
Ты нам на это ответь, возлюбленный, и пусть услышат, наконец, глас твоего утешения духовные сыновья твоего брата, и соратники, и единомышленники. Ибо таким образом мы оба легче можем доставить друг другу действие благодати и молитвы — как в радости, так и в печали.
Хотя нам, сердечным друзьям, невозможно разговаривать друг с другом лицом к лицу, однако мы имеем немалое утешение, переговариваясь посредством писем.
Делая это, твоя любящая Бога (как это и имя твое показывает) душа пробуждает наше воображение: оно как бы видит тебя, как бы созерцает тебя. Мы, стремясь ответить на твое доброжелательство, не перестаем писать и духовно присутствуем с тобой, радуясь, что нас поддерживает друг, о котором знает вся Македония. Монахи и благочестивые миряне носят на устах красоту и добродетель твоего благочестия. Да подаст тебе Господь еще более сил делать добро, богатеть добрыми делами, быть благоснисходительным и общежительным, приобретая себе доброе основание в будущем, чтобы получить жизнь вечную. О, доблестнейший Филофей, тщательно соблюдай залог веры, постоянно украшаясь богоугодными делами.
Впрочем, об этом довольно. Ты, почтенный, опять говоришь о пресвитере, испрашивая ему разрешение на священнослужение. Если бы испрашиваемое было делом человеческим, то это было бы хорошо. Мы стараемся во всем удовлетворять тебя, желая сделать угодное тебе, много благодетельствующему нам. Но так как этот предмет касается Бога и относится к преступлению определения Божественных правил, то прости, любезнейший друг, мы не можем произнести суд вопреки Богу и священным правилам; тем более что в прежние времена, именно из–за подобного предмета мы жертвовали всею жизнью своею, решались скорее идти на опасности, в ссылку и на смерть, нежели согласиться на нечестие и нарушение Евангелия Христова.
Ни сочетавший прелюбодеев, ни сочетавший второбрачных не был разрешаем нами к священнослужению. Ибо если священное правило не дозволяет пресвитеру пиршествовать на браке второбрачного, то тем более запрещает венчать такого. Если же иные думают иначе, то пусть видят, что делают.
Не следует, господин, делать или говорить чего–либо вопреки определенному Божественными правилами. Надеемся, что и сам ты, ища одной воли Божией и спасения своей души, согласишься с нами в сказанном и будешь молиться, чтобы мы еще более утвердились в Божественном законе и не решались ни в чем преступать Божии заповеди и правила.
Ты, почтенная, объясняешь, что Церковь есть спасительное прибежище, и кто прибегает к ней, побуждаемый необходимыми обстоятельствами, тот прибегает как бы в руки Божии. Так и в Ветхом Завете не позволялось исторгать никого из спасшихся в городе убежища; тем более в Новом не позволительно отторгать от Церкви прибегающих к ней. Ибо это — оскорбление Божественных законов и Божественного жертвенника. Поэтому пусть вникнет твое благочестие, какой это дерзновенный поступок. Какое же врачевство?
Во–первых, нужно самой себе положить за правило: впредь не дерзать на такое дело, хотя бы все было ниспровергнуто. Затем в течение целой Четыредесятницы не приступать к Святым Тайнам. Каждый день десять раз преклоняй колена и пятьдесят раз взывай: Господи, прости мне согрешение; Господи, будь милостив ко мне, грешнице; и еще: Господи, помилуй меня туне. Нужно читать три псалма, особенно шестой, тридцать седьмой и пятидесятый. И таким образом, госпожа, да простит тебе Бог согрешение! Если же есть возможность, то следует раздать бедным сорок сребреников.
Далеки от похвал твоих, почтеннейшая из жен, нравы и слова жизни моей. Но душа верная и ищущая Господа обыкновенно воздает похвалы не заслужившим, чтобы чрез это приобрести себе славу смиренномудрия. Такою показалась нам ты, сестра в Господе. Мы же, зная самих себя, не можем равнять себя даже с последними из нынешних, не то что возноситься на такую высоту, как ты написала. Впрочем, об этом довольно.
Надобно обратить речь к делу о пресвитере. Мы отнюдь не говорим сегодня одно, а завтра другое, но речь наша постоянна. Какая же? Пресвитеру, обличенному в общении с еретиками, особенно, если он подписался, непозволительно священнодействовать до времени православного Собора, на котором подобные дела будут рассмотрены и обсуждены, а разве только в случае нужды крестить, выносить мертвого, преподавать одеяние монаху, освящать богоявленскую воду, читать Евангелие на утрени и преподавать Святые Тайны, уже совершенные невиновным пресвитером, — и это, как я сказал, в случае нужды; ибо ему непозволительно делать и вышесказанного, если найдется священник, не имевший общения с еретиками.
Таково наше мнение. Если же иные думают или судят иначе, равные или высшие, — ибо от архиерея не издан закон, с которым необходимо было бы сообразоваться всем, — то они властны делать угодное им, а мы будем молчать. Но увещеваем тебя, почтенная, как в добрых житейских делах, так и в исповедании православия быть неуклонною, внимая апостолу, который говорит:
Ты знаешь, что воздвигнуто немалое гонение при свирепствующей до настоящего времени ереси: и кровь проливалась, и тела терзались, и мученики совершались. А какие страдания были в темницах и заключениях, — нужно ли и говорить об этом? Ссылки, изгнания, ограбления, железные оковы, изнурение голодом, удаление в пустыню и все прочее, о чем долго было бы повествовать.
Если же это так, то неужели этому пресвитеру можно выходить спокойно, получая неувядаемый венец славы? Напротив, так как он обличен в общении и подписи против Христа, Матери Его и всех святых, — ибо чрез иконы их это относится к первообразам, — то как он не считает за великую для себя милость то, что еще живет и что ему еще прощается беззаконие, как не избегает касаться и вышесказанного, позволяемого по человеколюбию, и как еще помышляет о получении совершенного разрешения на священнослужение? Если дозволить такое, — тщетны мученичества, напрасны ратоборные подвиги. Но да не будет!
Мученик в этом исповедании есть мученик, и отпадший при этом отречении есть отступник, и всякому падшему нужно плакать до смерти, если послушается меня, доброго советника.
Узнав от разных достоверных лиц и прежде других от боголюбезнейшего епископа Исаии и почтеннейшего игумена Мидикийского, преподобных отцов наших, что по благоволению преблагого Бога нашего вы обратились к образу мыслей и учению благочестия и Православия, оставив прежнее заблуждение, как происшедшее не от Бога, но от противной стороны, — так как и по отцу твое благочестие произошло от благочестивого корня (ибо известно, что он был муж, угодный Богу и отличавшийся всякими добродетелями), — мы возблагодарили Господа, Который не попустил вам оставаться во мраке ереси. Но исполнил души ваши блаженного света к познанию того, что Иисус Христос, Сын Божий, приняв наш образ по щедротам милосердия Своего, чтобы спасти Свое создание, подвергшееся тлению, изображается подобно нам, чтобы у Него не было недостатка ни в одном из свойств человеческих, оставаясь неописуемым как Бог, заключающий в одном Лице и все отческие свойства. Поэтому Он и стал Посредником между Богом и людьми, соединив в Себе эти крайности и чрез Себя сделав нас причастниками Божественного естества.
Он, будучи Богом и равным Отцу, не может не быть неописуемым, ибо Божество беспредельно, неограниченно и непостижимо. Так точно невозможно, чтобы Он, будучи истинным Человеком и сделавшись подобным нам во всем, не был описуемым, ибо тело Его описуемо, его можно осязать и видеть.
Не исповедуя этого, иконоборцы явно сделались отступниками от Христа, представляя Воплотившегося бестелесным и поставляя вне нашего естества Сделавшегося подобным нам. От этого поколебался мир: отвергнут Христос посредством досточтимой иконы Его, отвергнуты Богородица и все
