идеального шестого размера, иногда я могла прихватить бракованные вещи с фабрики и одеться менее убого. Но обязательства перед Ма и фабрикой не оставляли пространства для социальных амбиций. И даже будь они, меня воспринимали — а может, я такой и была — как слишком серьезную девицу. Я никогда не ходила на танцы или вечеринки.
Если меня куда-то приглашали, я всегда находила предлог отказаться, даже не спрашивая позволения у Ма. Приходилось держаться на расстоянии от других девочек; я понимала, подружись мы — и меня тут же пригласят в гости, а я не смогу пойти. Я и так лукавила время от времени, чтобы повидаться с Аннет, а если появится еще кто-нибудь, мне не справиться.
В конце концов, у меня была Аннет, принимавшая мое поведение, хотя и не знала подробностей моей жизни. Частенько она заглядывала в библиотеку в мои рабочие часы и постепенно стала восторженной поклонницей мистера Джамали. Наедине она только и говорила, как он невероятно мудр да как он красив. Симпатии Аннет всегда были крайне пылки. А разочарования — мимолетны, они не наносили серьезных ран ее сердцу. Она влюбилась даже в Курта, после того как тот расстался с Шерил. Целых две недели Аннет бредила тем, какой он артистичный, какой творческий и свободный. В прошлом году Курт перестал носить стильную дизайнерскую одежду и теперь везде появлялся в поношенных джинсах и старой футболке под форменным школьным пиджаком. Но спустя некоторое время Аннет сочла, что он скучный, поскольку слишком много девчонок с ума сходили по нему. Все это, разумеется, происходило без всяких контактов с самим Куртом. Но для Аннет страстное увлечение означало больше, чем просто чувство; она приходила в восторг, когда я притворялась, что мне нравится тот же самый парень, — тогда мы могли вместе обсуждать его, как порой приятели обсуждают общие увлечения, вроде бейсбола.
Мне нравилась эта игра — казалось, что у меня тоже нормальная жизнь. Наши разговоры давали шанс воображать, что я богаче и лучше, чем на самом деле. Мне по-прежнему трудно было рассказать кому-то, в каких условиях мы живем, раз уж все равно не было шансов на изменение ситуации. Мы давным- давно оставили надежды на то, что Тетя Пола чем-нибудь поможет. Мы продолжали выплачивать долг, свободных денег почти не оставалось. С трудом могли позволить себе необходимое, вроде новых туфель, когда я вырастала из старых. Можно было только мечтать, что наш дом когда-нибудь действительно снесут и тетка вынуждена будет переселить нас.
В другой своей жизни я испытывала постоянный восторг и волнение от присутствия рядом Мэтта — неважно, работал он у пресса или приходил к нам в перерыве. Казалось, всякий раз он появляется в облаке света — так много я думала о нем и так ему радовалась. Каждая деталь его лица, его руки, одежда отпечатались в моем сознании.
Однажды я даже опрометчиво заметила:
— На тебе штаны как-то не так сидят.
— В каком смысле?
— Не пойму, просто как-то необычно смотрятся. — Я запиналась, ступив на зыбкую почву.
Он странно посмотрел на меня, а потом признался:
— Вообще-то, если хочешь знать, это, наверное, потому, что я сегодня не надел трусы.
Я деланно рассмеялась, как будто услышала забавную шутку, хотя обычно я легко смеялась над подобными вещами, но на самом деле я настолько хорошо изучила задницу Мэтта, что была уверена: он сказал правду. Я никогда не осмелилась бы спросить о причине, но тут же предположила, что просто кончилось чистое белье.
В редких случаях, когда у нас с Мэттом и Парком было свободное время, мы гуляли по городу. Как-то раз, встретившись с ребятами у выхода, я увидела, что Парк чинит цепь на велосипеде Мэтта, а старший брат только смотрит.
— Ну что тут скажешь, руки у меня не тем концом вставлены, — пожал плечами Мэтт. Но тут же поспешил добавить: — Зато остальное тело просто божественно.
Игривые намеки Мэтта волновали меня, но вместе с тем я чувствовала себя рядом с ним гораздо более неловко, чем раньше. Сделав вид, что не расслышала его замечания о достоинствах тела, я наклонилась к Парку. Он и в самом деле все мастерил очень сноровисто.
— Научишь меня как-нибудь? — попросила я, глядя, как он натягивает цепь.
Парк, как обычно, кивнул, не поднимая глаз. Я с улыбкой похлопала его по плечу.
— Когда вы, механики, закончите, — вмешался Мэтт, — можно мне получить обратно свой велик, пока пиццерия не закрылась? Итальянцам и так нелегко в Чайнатауне.
Во многих отношениях с Парком мне было проще, чем с Мэттом. Внешне казалось, что мы с ним друзья, и я жила ожиданием моментов, когда можно поболтать и посмеяться вместе. Однако чувство было таким сильным, что, оказавшись рядом, я порой едва могла дышать. Но всегда старалась сохранять дистанцию между нами, словно Мэтт был для меня чем-то запретным. Стоило ему чуть коснуться меня, и я отстранялась всем телом, будто меня ужалили, а Мэтту, похоже, нравилось прикасаться ко мне, он часто клал мне руку на плечи. Наверное, я подсознательно опасалась, что стоит нам сократить дистанцию — и все, ради чего я трудилась, все, в чем моя суть, рухнет.
Какой же дурочкой я была. Нужно было хватать его, пока он принадлежал мне одной, хватать быстрей, как спелый плод манго на рынке. Но откуда мне было знать, что это и есть любовь?
Она поджидала Мэтта у ворот фабрики, и в ней было все, чего недоставало мне. Игривая юбочка, идеальный маникюр, томные глаза, говорящие: «Защити меня». Стоило ей качнуть головой, и воздух наполнялся ароматом диких цветов. Да, волосы у нее были коротко подстрижены, но это лишь подчеркивало изящную длинную шею. Даже сейчас я считаю ее женственной куколкой, манипулировавшей им при помощи своей слабости, но Вивиан всегда при встрече тепло улыбалась мне, в то время как остальные девицы неизменно насмехались над моей нищенской одеждой. Ну и если быть до конца откровенной, она обладала теми достоинствами, которые напрочь отсутствовали у меня. И даже большими.
Я решила выяснить, как они познакомились. Ходили слухи, что ее отец был одним из лучших портных в Сингапуре, а здесь, неподалеку от дома Мэтта, у него лавочка, специализировавшаяся на продаже дорогой одежды ручной работы. Вивиан помогала отцу и частенько видела Мэтта, проезжавшего мимо; однажды они встретились, разговорились и постепенно подружились. Я, конечно же, подозревала, что Вивиан не случайно вышла из магазина в нужный момент, но кто бы стал ее винить?
Сначала она была на пару дюймов выше Мэтта. Но с течением времени она словно становилась меньше, а он рос, пока не стал возвышаться над ней, покровительственно закрывая новым мужским телом и обнимая сильными руками ее хрупкие плечи. Со мной Мэтт был все так же добр, но в нем появилась некоторая отстраненность, словно часть его все время пребывала рядом с Вивиан. Я порой смотрела, как они идут по улице, удаляясь, и боль потери терзала меня.
В январе, катаясь на лыжах, Курт сломал ногу. Из-за операции он застрял в Австрии на несколько недель. Мне тогда как раз исполнилось шестнадцать. Мы с Куртом почти не общались после инцидента с Тэмми в восьмом классе, когда он защитил меня перед доктором Коупленд, но по-прежнему учились вместе. Курт был полностью поглощен самореализацией, исполняя обещание стать особенным. Его живописные работы и деревянные скульптуры вызывали бешеный восторг нашей кафедры искусств. В прошлом году он получил приз на Фестивале изобразительного искусства. И даже я вынуждена была признать — он очень симпатичный. Однажды я видела, как покраснела преподавательница латыни, разговаривая с ним.
И вот зимним вечером в нашей квартире зазвонил телефон. В половине десятого это могла быть только Аннет, и я спокойно сняла трубку, но оказалось, что звонил Курт. Я так удивилась, что даже забыла спросить, как его нога.
— Слушай, Кимберли, я вернулся в Штаты, но еще месяц мне нельзя вставать с постели. Честно говоря, я и так на пороге исключения, а если еще не буду ходить на занятия так долго, я погиб. Если ты мне не поможешь.
— Я не подозревала, что у тебя такие проблемы.
— Оценки на грани неудовлетворительных, да плюс еще несколько прошлых грешков. Помнишь пожарную тревогу накануне рождественских каникул?
— Так это ты? — Тогда было много шума: всех эвакуировали, понаехало пожарных машин в кампус,
