ждут ясли, полные еды и питья. Ты не хотел бы съесть чего-нибудь, остолоп?
– Ой, хочу, просто сил нет, отец мой, – эконом даже облизнулся.
– Наверное, и выпил бы?
– И выпил бы, отец мой.
– Я думаю, что твои желания будут услышаны. Господь бог предоставляет мне немалый кредит, и что я пожелаю, он неуклонно исполняет. Поэтому поспешим, ведь на небесах тоже хотят немного отдохнуть, а ни один ангел не будет спать, пока не уверится, что я добрался туда, где буду сыт.
– Отец мой, значит, ты общаешься со святыми? – испуганно спросил эконом.
– Конечно, общаюсь. Ты думаешь, что я в своей жизни встречаю лишь таких болванов, как ты? Со мной и святые беседуют, и благодаря их вдохновению у меня голова, к примеру сказать, как у магистра философии.
– Отец мой, а может быть, ты и сам – святой?
Квестарь многозначительно кашлянул, поерзал на лошади и сложил руки, как святые на иконах в церкви.
– Прирожденная скромность не позволяет мне говорить об этом. Поэтому перестань задавать вопросы, на которые я не смогу дать определенного ответа, чтобы не впасть в гордыню – первый из семи страшных грехов, отягощающих человека. Поговорим о еде, это ведь больше всего подходит набожному человеку и не причиняет никакого ущерба добродетели смирения.
Так добрались они до корчмы. И у Мойше, и у Матеуша еще светились окна, а пробивавшийся через соломенные крыши дым свидетельствовал о том, что очаги горят и готовы порадовать пересохшие глотки и пустые желудки. Собаки подняли лай, и эхо разносило их тявканье по всей околице.
– Сегодня нам придется расположиться у Мойше: надо пользоваться милосердием людей равномерно и давать возможность каждому творить добро, чтобы он добился настоящего счастья.
– Еврей никогда не получит вечного блаженства, – заявил эконом, услужливо помогая квестарю сойти с коня.
– Ты ошибаешься, братец, – ответил брат Макарий. – У еврея есть свой Иегова, что значит по-нашему бог. И у того такая же саженная борода, как у господа бога, что нарисован у отцов-кармелитов на алтаре.
Эконом недоверчиво покачал головой.
– Так ведь еврейский бог совсем не похож на нашего.
– Я не буду вести с тобой богословских рассуждений: ты туповат и ничего не понял бы, а жизнь твоя после этого была бы отравлена мыслями. Может, бог-то и не похож, зато дары божьи – вино и пиво – одинаковы, а это меня занимает больше всего.
– Говорят, – сказал все еще не убежденный эконом, – что евреи берут кровь младенцев и добавляют ее в разные напитки, чтобы навлечь на христиан вечное осуждение и гнев божий.
Квестарь хлопнул эконома по лбу.
– Если бы ты мог, братец мой, выпить вина в количестве, соразмерном твоей глупости, то брюхо твое заняло бы целый город с окрестностями. А ты этих младенцев видел?
– Да так говорят. Пан мой сам об этом рассказывал…
– Слуга всегда стоит своего господина. Ты темный нечестивец, и все тут. Кровь младенцев, вот оно что? Стукнуть бы тебя как следует, да жаль. А как ты, остолоп, расправился с мужиком на лугу? Так его отделал, что у того кровь ручьем лилась по спине.
– Отец мой, я рук к этому не прикладывал. Ты же сам видел.
– Еще того хуже, ты других, более глупых, поощрял к этому. Уж лучше помалкивай, а то у меня руки так а чешутся проехаться по твоей гнусной физиономии. А теперь бери мешок да пойдем в корчму, потому что я чувствую себя, как святой пустынник, желудок которого наполнен одними дикими кореньями.
Они распахнули дверь в кухню, откуда дохнуло на них спертым воздухом и кислым запахом пива.
Мойше всплеснул руками, что-то выкрикнул гортанным голосом и подбежал к ним чуть не плача.
Квестарь схватил его за руку, остановил и ласково сказал:
– Я не приветствую тебя словом божьим потому, что ты христопродавец, однако я дам тебе возможность очиститься от грехов. Мы очень утомились и хотим есть и пить.
– Ну, а если я не дам? Почему я должен давать? Где это сказано, что я должен кормить и поить? Я старый еврей, и меня ваш закон не касается. У меня свой закон. Он мне тоже денег стоит.
Эконом презрительно сплюнул.
– Ты, мой дорогой Мойше, не говори лишнего, – улыбнулся квестарь, – ведь священное писание мудрее тебя, а там сказано как отрезано, что…
– Священное писание – мудрая книга, но священное писание не знает, что старый арендатор вот этой корчмы ничего не зарабатывает.
Брат Макарий махнул рукой и прошел мимо Мойше. Он с удовольствием расположился на скамье, а эконому велел сесть в углу. Дым ел глаза, и привыкнуть к нему было трудно. Лишь спустя минуту брат Макарий заметил, что на соседней скамье сидит пан Гемба и дружески беседует с кувшином вина.
– Эй, милостивый пан Гемба! – воскликнул квестарь, распуская пояс, чтобы тот не помешал при еде.
Мойше беспокойно переминался с ноги на ногу.
