вышел за ними и, проходя мимо квестаря, с улыбкой бросил ему:
– Неплохо сделано.
Дамы, сбившись в кучку, как голуби на крыше, с любопытством рассматривали брата Макария. А тот не сводил глаз со столов и причмокивал, не в силах бороться с голодом. Дамы наперебой начали приглашать его к столу. Они ухаживали за братом Макарием, подавали все, что ему хотелось и что ему нравилось.
– Вот это, – показывал квестарь на оленью ножку. – А теперь пожалуй, я попробую вот то, – и он указывал пальцем на щуку в тесте с миндалем и изюмом.
Пани Фирлеева плакала. Уронив голову на руки, она содрогалась от боли, огорчения и обмана. Все придворные были опечалены и подавлены.
Браг Макарий, поглощая пищу, не переставал говорить:
– Вы предавались гнусным делам. Святым на небе не давали покоя.
Дамы со стыда прикусывали губки и, чтобы поскорей загладить свою вину, ухаживали наперебой за квестарем. Одна подкладывала ему самые вкусные кусочки, другая подливала в бокал, следя, чтобы тот не оставался пустым, третья угощала заморскими фруктами. У брата Макария зашумело в голове от шелеста шелков и стука каблучков. Квестарь все глубже проваливался в кресле, а глаза его блестели веселее и веселее. Старая вдова стонала и качала головой от великого отчаяния.
– Отец мой, – сказала она наконец, – что же мне делать, ведь я совершила такой большой грех?
– Надо искупить его, милостивая пани.
– Как же мне его искупить, если у меня нет духовных отцов и некому будет направить мою душу?
– За духовными отцами задержки никогда не будет.
Пани Фирлеева с надеждой посмотрела на квестаря и вытерла слезы. Затем умоляюще сказала:
– Отец, будь моим руководителем до конца дней моих.
Квестарь поднял руки в знак того, что вынужден отклонить это предложение.
– Разве ты не слышала, пани, что я мирянин, квестарь, и недостоин выслушивать такие просьбы?
– Однако мудрость твоя выше мудрости иезуитов.
– Спорить не буду, милостивая пани, но душу твою я спасать не могу. Сам я грешник и человек слабый, – проговорив это, он положил в рот последний кусок жаркого, а пальцы вытер о край голубой рясы.
– Так укажи, кто может избавить меня от адских мук.
– Отцы-кармелиты славятся милостями небесными.
– А захотят ли они прибыть ко мне, старухе?
– Захотят, захотят, если я их попрошу об этом.
– Отец мой!
– Милостивая пани, у меня сердце замирает при виде раскаяния, которое ты испытываешь. Поистине прекрасна у тебя душа, если она способна на такое чувство. Я скажу об этом отцам-кармелитам.
– Отец мой!
– На меня отцы-кармелиты возложили эту обязанность, так как я в людях хорошо разбираюсь и обо всем им сообщаю точно, а сами они живут, постоянно умерщвляя свою плоть и душу, поэтому не имеют времени подумать о людях.
– Так поезжай же скорее, теперь же, не медля, за ними. Меня ни на минуту не оставляет мысль: не осуждена ли я на вечные муки, а уходить с этого света с такой мыслью мне бы не хотелось.
– Я так измучен, что в пути протяну, пожалуй, ноги, стало быть тебе от того, что я поспешу, никакой пользы не будет. Я и сижу-то с трудом, а ногами двигать уж совсем не могу.
– Я прикажу запрячь карету шестериком.
– О нет, милостивая пани, я чувствую, что засыпаю.
– Так пошли нарочного, пусть поскорее привезет отцов-кармелитов.
– Вот это другое дело, пани. Нарочного можно послать. Отцы-кармелиты не откажутся помочь тебе.
Пани Фирлеева хлопнула в ладоши. Словно из-под земли перед ней вырос Ясько.
– Возьми коня порезвее и поезжай к отцам-кармелитам, пусть они немедленно приедут и помогут мне в моем горе.
Ясько внимательно слушал госпожу.
– Будет исполнено, ясновельможная пани.
– И скажи отцу-настоятелю, – вставил квестарь, – что тебя послал брат Макарий, – пусть они всем табором едут сюда. Только я не знаю, – обратился он к старой госпоже, – могут ли они быть уверены, что отцы-иезуиты не испортят дела.
– Не хочу больше видеть иезуитов в своем замке, – твердо сказала пани Фирлеева. – Никто из владельцев Тенчина не потерпит, чтобы кто-нибудь насмехался над ними и задевал их родовую честь.
– А какую же гарантию будут иметь преподобные отцы?
– Обещаю, что они будут пользоваться у меня всеми благами.
