– Да иди ты!
– Ни пуха!
– К черту!
Еремин шмыгнул в ближайший подъезд.
До закрытия магазина оставалось пять минут. Переулок напоминал кадр вымершего города из фантастического фильма.
Антон сделал несколько быстрых шагов и открыл дверь. Заиграл знакомый мотив. «Вперед, сыны Отечества!»
Магазинчик, представлявший собой миниатюрный убогий закуток с единственным прилавком, наполненным в основном столовыми принадлежностями, казался естественным продолжением вымершего переулка. Воздух затхлый, заплесневелый. Стена напротив прилавка завешана платьями и сорочками, пиджаками и жилетками десятых, двадцатых и тридцатых годов нашего века. Все это, видно, хранилось в сундуках каких-то особо бережливых бабушек. Еще он успел разглядеть полку с фарфором и подсвечниками.
– Магазин закрывается.
Продавец действительно был похож на волка. Какой-то едва уловимый хищный блеск в глазах под белесыми бровями. И эта странная шея, будто на нее наложен гипс.
Продавец вынырнул тихо и незаметно откуда-то сбоку. И Полежаев теперь в тусклом свете старинной хрустальной люстры заметил, что в глубине закутка имеются две двери.
– Магазин закрывается, – повторил безразличным голосом продавец, но и сквозь это безразличие прорывалось презрение к покупателю.
– Дело в том… – начал писатель.
Но тот его перебил:
– Вы разве не поняли? Магазин закрывается. Приходите завтра. – В руках он держал табличку «Магазин закрыт».
– Меня прислала Патрисия Фабр! – выпалил Антон.
Лицо волка сразу изменилось: челюсть, что называется, отвалилась, а верхняя губа поползла к носу. Так улыбаются волки и некоторые продавцы.
– С этого надо было начинать.
– Я хочу взглянуть на гильотину.
– Одну секундочку! – засуетился тот. – Я только повешу на дверь табличку, чтобы нам не помешали!
Он вышел из-за прилавка и бочком протиснулся к входной двери. В закутке было непросто разминуться человеку с человеком, а тем более – с волком.
Запираться хозяин не стал, только повесил табличку. Видно, все-таки рассчитывал на быстрый уход посетителя, а может, преследовал еще какую-нибудь цель. Во всяком случае, Антону было так спокойней, с незапертой дверью. Ведь , за ней – Еремин.
– Сюда, пожалуйста! – Продавец открыл перед ним одну из двух дверей в глубине магазинчика.
Они прошли в такой же примерно закуток, служивший, по-видимому, комнатой, в которой принимался на комиссию товар. Она была обставлена могучей мебелью сталинских времен. Такая, наверно, стояла в кабинетах наркомов.
Продавец стряхнул со стола в выдвижной ящик какие-то бумаги и принялся рыться в сейфе, приговаривая:
– Сейчас-сейчас, одну минуточку! Неделю уже никому не показывал, а все из-за этой вашей француженки. Просила погодить, не продавать. Казалось, что непременно купит. А сама вот прислала вас. Видно, с деньгами туго. Я подумал, вещица все-таки французская. Оттуда привезена. Кому же ее, как не ей?..
За разговорами он поставил на стол небольшой предмет, размером со среднюю вазу, завернутый в красную тряпицу.
– Вот она, родимая!
Он сдернул тряпицу жестом иллюзиониста, и перед Полежаевым предстало нечто в массивном золотом футляре.
– Это еще не весь фокус, – предупредил хозяин и бережно приподнял футляр.
На его лице застыла волчья улыбка с отвалившейся челюстью. Он стоял, поглаживая золотой футляр, как поглаживал бы рыжего котенка. Антон приблизился на шаг. Это была миниатюрная гильотина. Орудие казни, превращенное в предмет мирной роскоши. Как и футляр, гильотина оказалась золотой, только перекладина переливалась бриллиантами, да топорик был серебряный. И еще: дно золотой корзины, которая предназначалась для отрубленных голов, было кровавым, то есть рубиновым. Вещь довольно безвкусная, в духе циничного восемнадцатого века.
– Понимаете, для чего? Понимаете? – с жаром вопрошал продавец. Видно, гильотина возбуждала его до крайности.
Антон покачал головой.
– Ведь это чернильница! Чернильница! – ткнул он пальцем в кровавое дно корзины. – Сюда наливали чернила! Представляете? А об серебряный топорик точили гусиные перья!
Хозяин радовался, как ребенок, пока посетитель не задал мучающий его вопрос:
– Сколько стоит?
И тогда прозвучала цифра, от которой у писателя зашевелились волосы на голове. Такой подарок для невесты был ему не по карману. И продавец это сразу понял. Его эйфория сменилась суровым заявлением:
– Передайте этой девчонке: если она завтра не купит, я продам другому! От покупателей, слава Богу, отбоя нет!
– Что-то незаметно! – съязвил Антон, припомнив картину вымершего переулка.
И в тот же миг входная дверь магазинчика сыграла «Марсельезу».
– Это что еще такое? – возмутился хозяин. – Одну секундочку! – бросил он Полежаеву и вышел.
Антон только усмехнулся ему вслед, решив, что у «железного Еремина» не выдержали нервы.
«Какого черта вам тут надо? Магазин закрыт!» – услышал он раздраженный голос продавца. В ответ раздалось что-то невнятное, булькающее. Еремин так не говорил. Потом вдруг неожиданно все смолкло. Никаких голосов. Только странный скрип половиц, будто те двое за дверью о чем-то договорились и беззвучно крались к двери. Антону стало немного не по себе.
Так продолжалось минуты две, а потом тишину взорвал грохот бьющегося стекла.
Полежаев бросился к двери и рванул ее на себя, предварительно отскочив в сторону на случай перестрелки. Но выстрелов не последовало. Лишь революционный призыв: «Вперед, сыны Отечества!»
– Это я, Антон! – услышал он знакомый голое.
Следователь стоял у прилавка с пистолетом в руке. А перед ним распластался на полу продавец. Глаза у бедняги вылезли из орбит. Язык вывалился. Шею стянула удавка.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
– Он ушел через черный ход! – крикнул Еремин.
– Кто?
– Некогда разбираться! Оставайся тут!
В два прыжка Константин оказался у двери, соседствующей с приемкой, и исчез за ней.
Тут же раздался рев мотора.
Полежаев перескочил через труп и приник к разбитой витрине.
Из подворотни на бешеной скорости вылетел «форд» темно-синего цвета. Визжа тормозами, он развернулся к магазину задом так, что рассмотреть лицо шофера было невозможно. На секунду-другую «форд» застыл, а потом рванул с места.
– Костя, стреляй! – вырвалось у Антона, но тут же он заметил, что по тротуару вымершего переулка ковыляет древняя старуха, по-видимому, глухая, потому что на визг тормозов она не реагировала, а смотрела себе под ноги: ведь любое препятствие на земле может стать для нее последним. Выстрел не прозвучал.
