Утешает лишь то, что теперь всяк увидит, как он мстит за семью. Вот пленных ведут к форту. Веселая толпа, вмиг утихнув, настороженно рассматривает иноземных воров и убийц. Тишину нарушает тонкий детский голосок…
– А почему они люди? Пап, ты говорил, что пираты – звери и чудовища! А они просто люди…
Растерянный отец не знает, что ответить. Зато у Хайме ответ готов.
– Самые страшные чудовища из людей и получаются… Вот только людьми после этого остаются только внешне. Поверь, дружок, я разрубил двоих, так что знаю, о чем говорю.
Всего двоих. Слишком многих снесла картечь, а остатки сдались после того, как страшный испанец, закованный в сверкающий доспех, развалил пополам квартирмейстера. Тогда капитан приказала пленных вязать, а не рубить. Теперь их ждет правосудие, капитана – бочка с водой, а самого Хайме – ярмарка и новый кисловатый вкус. Ну и разговор, конечно.
– Тебе как? Только правду! – Ирландец доволен, наслушался комплиментов. Вот, наверное, и желает остудить голову. Всяк знает – от Хайме Мрачного особых слов не дождешься. Но пенный напиток развязал язык, да и горе чуть отступило, успокоившись кровью врагов. Ненадолго. Уже завтра мститель вновь обратится в ходячую статую за плечом капитана. Но сегодня…
– Хуже, чем вино. Лучше, чем все остальное.
– Голландцы сказали то же самое, только вместо вина подставь пиво.
– Чего еще ждать от еретиков? Ну да это их беды.
Слово за слово, кружка за кружкой… И беседа, осторожно, на мягких кошачьих лапах, развернутая на девушку с обликом мадонны и пистолетными жерлами вместо зрачков.
– Я с ней говорил… Напрямоту. Она честно сказала, ее волнует собственная месть, не моя. И враги у нас разные. Просто мои закрывают путь к ее. Ей зачем-то нужны деньги. Очень много денег. Я чисел таких не знаю, но о них наверняка слыхивал королевский казначей. Для этого нужна торговля, пираты мешают коммерции… Потому нам по дороге. Я вволю напою меч кровью пиратов. Потом помогу ей… Нет, про это ни слова! Но я ж не скот, а идальго. Это само собой.
Хайме широко тряхнул головой.
– Кажется, хмель меня расклеил. Закончим беседу. И вообще, не стоит тебе питать ирландское любопытство тайнами капитана. Может выйти боком. И тебе. И ей. А раз так, я встану поперек. Понял?
Но, прежде чем уйти, добавил:
– А еще огонь. Не знаю, почему, но она ненавидит тех, кто жжет людей заживо… Мне это подходит. Так что если надумаешь просто встать рядом, без вопросов – я буду рад видеть рядом еще одну сильную руку.
Патрик поразмыслил над тем, что услышал. А на следующий день явился под балкон воинственной дамы сердца. Как и всегда, с рапирой вместо гитары.
Дама, как это нередко случалось, согласилась лишь проследить за упражнениями. Вот и следит, временами покрикивает. И то не так, и это не этак. И все движения заученные… Всей радости, что вышла в девичьем платье. Да не в старинном платье на рамке, а в новеньком голландском наряде. Все верно, теперь она не на службе. Голландцы взяли мерку – и вот, пожалуйста, «трофей». Шелк цвета свежей хвои, квадрат амстердамского кружева на плечах. И язык, истекающий ядом! Наконец Патрик не выдержал насмешек.
– Да, я зубрила! Но я готов учиться. Так ты же меня не учишь!
– Не получается, – отозвалась Изабелла, – уж слишком тебя натаскали на приемы! Да еще и всякие «хитрые» да «секретные»… Тут не учить нужно, переучивать.
– Так начинай! А не рассказывай, как я плох!
– Хорошо. Но учти, пока ты не освоишь новую систему, будешь беззащитен. Старую придется забыть. И знай, высокое искусство защиты – не только танец со сталью. Это расположение духа.
Взяла оружие, примерилась.
– Ты чуть ниже ростом. Потому…
Клинок взрывает землю, чертит среди травы бурые линии. Большой круг. Малые круги. Радиусы, дуги, засечки.
– Возможно, ты слыхал о маэстро Нарваэсе? Отце «дестрезы», школы правой руки. Фехтовальщиков этой школы обычно называют «диестро». Которые так именуются не оттого, что держат рапиру в правой руке. Дело обстоит сложней. Дестрезу с толком можно применить лишь для защиты правого дела. Видишь ли, основой системы маэстро Нарваэса является разум, а ясное мышление не терпит лжи. Первый принцип дестрезы гласит: «Побеждать – значит мыслить». Для этого и назначен круг – чтобы воин мог понять, о чем допустимо мыслить в битве, а о чем нет. И сам создавал рисунок схватки, а не повторял затверженное, подобно кукле в механическом театре. Что смотришь? Заходи!
И вот под ногами полузатоптанные линии, и каждый шаг против странных правил, всякая попытка провести привычную прямую атаку оборачивается чувствительным тычком колпачка, венчающего меч. Который, кажется, везде. Стоит сделать неверный шаг – и та упирается в грудь, живот, под ребро. С силой доброго выпада.
В голове зреет понимание – если ошибок не совершать, будешь цел. А противнику попросту некуда будет ступить, чтоб не напороться на клинок. Но если отвлечься и шагнуть не туда…
– Твоя жена – вдова, – говорит донья Изабелла. На губах стынет печальная улыбка. Патрик не знает, что когда-то такими тычками награждал маленькую Руфину де Теруан отец. Сначала, до болезни, до видений, – скорее, в шутку. Тогда он говорил: «Ты вдова!» Сетовал, что немолод и может не успеть обучить жениха дочери искусству, а наемный учитель фехтования не настолько заинтересован в успехах ученика, как любящая невеста. Да и где сыскать диестро-наемника?
Потом все переменилось. Тычки стали жестче, слова сменились на «Убит!» Маленького Диего де Эспиносу дон Хорхе перед университетом натаскивал почти год. Теперь то, что вышло, учит симпатичного ирландца. Не жениха, всего лишь друга. Или – не только друга?
В глазах – ясная пустота. Мастер дестрезы во время боя не помнит истину, но истина направляет вооруженную руку. Привычка ко лжи мешает ясности мысли, грешник запутается в тенях и не сможет отвести удар. А кто теперь она, выбравшая путь огня и мести?
– Я не женат.
– Когда-нибудь будешь. А погибнешь до свадьбы – и того хуже. Добрая девушка старой девой останется. Ведь лучше так, чем замуж за мерзавца…
– Это если мне попадется добрая…
Слова бегут мимо, вот пора благодарить за урок и шагать в форт к разводу. Служба есть служба. Сказать, что готов присоединиться к странной войне против неизвестного врага – собирался, не смог. К месту не пришлось.
Назавтра стрельбы, перемер ядер для новых пушек, да и за тем, как откапывают новые погреба для огневого припаса, присмотреть нужно. А послезавтра твой ангел висит на правой руке собственного охранника. Мешая поднять палаш на губернатора.
– Хайме, отставить! Или убей меня первой.
– Не тебя. Его…
Мгновение, и руки абордажника стиснуты железными дланями постовых. Губернаторский дом – не проходной двор, а пост номер три. Номера один и два – у пороховых погребов форта и потайной батареи в порту. Дон Себастьян, так и не выхватив шпагу, спокойно говорит:
– Капитан де Тахо, позаботьтесь о вашем офицере. После этого – жду доклада о причинах сего безобразия. Дон Патрик, спасибо. Если б вы не настояли на организации у моих дверей постоянного караула… был бы просто караул. Не пропустите со мной стаканчик сидра?
Какой там стаканчик! Кружка, за ней вторая! Впрочем, по комплекции дона де Гамбоа, – иначе никак. Капитан О'Десмонд и глотка отхлебнуть не успел, а губернатор, успевший переменить белое лицо на красное, громогласно отдувается.
– Черт, настоящий солдатский бунт! Хотя и маленький. Спрашивается, зачем я уехал из Фландрии? Те же заботы…
Он вскидывает бутылку, тонкая струйка бьет в дно кружки. Сверкают брызги, блещет пена… Пока не опала – в глотку, залпом! Так пьют сидр в северной Испании.
– А во Фландрии солдаты на генералов бросаются?
