груз денег вам больше не доверят. Я еще понимаю: утопить часть серебра при перегрузке. Даже украсть, порази меня святой Илия! Но забыть! На борту корабля-приманки!
– Как забыть?
– А так… Пока вы грузили серебро, донья Изабелла догадалась проверить, не осталось ли на «Сан Матео» чего-нибудь ценного.
– Он же сгорел!
– Ну вот, не до конца. Мешки с песо нашлись у самого днища. Они там промокли, но не обуглились и не оплавились. Странно, правда?
– Но…
– Вы полагаете, нужно более серьезное расследование? А я думаю, что вам нужно помолиться своему святому-покровителю. Потеря двадцатой части груза… Это было бы слишком по любой причине. Флоту Испании не нужны на квартердеке ни разгильдяи, ни тем более воры. Хотя я искренне рад, что вы относитесь к первым, а не ко вторым, и мне не пришлось украшать рею «Санта Аны» телом соотечественника. А что деньги нашлись, ваше счастье. Скажите спасибо донье Изабелле. Кстати, это серебро я велел оформить как имущество спасенное. То есть ей с командой причитается треть, за вычетом королевской пятины. Да что вы так уж переживаете? Помимо Флота де Терра Фирме есть много доброй и почетной службы! Хотите, замолвлю за вас словечко перед парой толстосумов? Есть у вас задатки хорошего приватира…
Дон Антонио разливается, для него-то все хорошо. А на голову капитана де Монсальве рухнул мир.
Ведь все просчитал, все – кроме отцовского горя. Генерал де Урсуа не мог отказать сыну в праве на подвиг, но вот распорядиться лишний раз проверить берег и остатки корабля – мог. Он сам некогда пережил взрыв корабля и не оставлял надежды. О печальной услуге он попросил «Ковадонгу». Только вместо сына, мертвого или живого, получил десять мешков серебра, найденных у самого днища. Эта дура, вместо того чтоб поделить деньги с командой, сдала добычу. И… получила благодарность. И награду! Да разве так бывает?
Пусть дон Антонио отсыпал себе долю начальника, но и девице с экипажем досталось три сотни песо! Значит, сотня лично ей. Всего сотня, целая сотня – какая разница? Золотой флот, выкинув часть груза, что подешевле, идет на восток, а канонерка с возмутительно богатым экипажем, подобрав из этой части все, что смогла, принимает к западу. Разошлись, как в море корабли – в этих местах означает никак не меньше, чем на год.
История десятая,
о том, что голландские торговцы – не агнцы, испанские поселенцы – не ягнята, а живой пират иногда лучше мертвого
Возвращение с великой победой… Не так это себе представляла Руфина, не так. Всех мыслей – собрать побольше барок, а повезет, и карраку-другую, и направить туда, к северо-востоку Эспаньолы. Потому, что там – пушки. Совсем неглубоко. И потому, что выходя из гавани, она видела вдали мачты легких судов. Поражение французской эскадры – победа. Но разжившиеся десятками бронзовых орудий пираты – катастрофа!
Увы, что слышит усталая канонерка, возвращаясь к родным берегам? До боли привычный гром бортовых залпов! И в ответ – глухой, но знакомый по учебным стрельбам голос береговых батарей.
– Груз – за борт. Флаг поднять. Орудия к бою.
Кошениль – за борт? Шелк – за борт? Недоумение, готовое перерасти в мятеж.
– Ла Вега дороже. Если мы опоздаем…
У каждого, кроме Хайме, в городе семья. И все-таки шелк оставили. Ну, да его не так и много. Зато от драгоценной краски волны окрасились кровью… Весла зачерпнули алую воду:
– Подналяжем!
Два ряда весел – как два крыла. Капитан рвет спину вместе со всеми. Хуана, уже привычно, спряталась – в шатер да под банку. Только что-то ни стрельбы, ни стука борт о борт и лязга стали о сталь не слыхать. Зато люди громко ворчат, что некий негодяй ох и заплатит за добро, выброшенное за борт… Можно вылезать, чтобы вновь увидеть страшную картину берега после близкого боя.
Длинный корпус тлеет, точно свежераскуренная сигара. Ни мачт, ни парусов, только белая тряпка за кормой колышется под западным ветром. На берегу – пятна людей, то ли убитых, то ли попросту не способных встать. «Ковадонга» идет к берегу под парусом, весла подняты.
– Хуанита, пока не смотри, – предупреждает рулевой, – чего в мертвяках интересного? А могут попасться под весло.
Там, где бились за золото, попадались… Что ж, порядочной девушке, и правда, не дело рассматривать всякие ужасы. Зато у пирса все спокойно. Лишь портовый матрос, принимая швартовые концы, с напускным безразличием интересуется:
– Что-то вы, донья Изабелла, сегодня без улова. Рыбки ни на днище, ни на лине. Необычно это для вашей милости.
– А была, и жирненькая, – вздыхает та в ответ. – Да мы услышали пушки да подумали Бог весть что. Побросали за борт почти все и – на выручку. Теперь вижу, поторопились.
– Не без того. Ну да вам, полагаю, превосходительство с комендантом все подробно обскажут. Пока скажу только, что день, в который ваша милость подобрала рыжего забияку, был счастливейшим днем Ямайки.
Немного удивленная «вашей милостью», Руфина метнулась к губернатору. Дон Себастьян, весь в пороховой копоти, рука на эфесе меча, что успел сегодня славно поработать, широко шагает навстречу. На лбу ссадина, на кирасе вмятины от картечин, колет изорван в клочья. Из-под всклокоченных волос виднеется повязка. Но серые глаза – как и серая сталь – светятся жемчугом победы…
– А, девочка моя! Вот, посмотри, что у нас завелось!
Широкий жест. Да, пару часов назад это что-то было неплохим боевым кораблем. Теперь уже и не скажешь, в две палубы или все-таки в полторы. Огонь хорошо поработал. Впрочем, не сгорело ничего, чего нельзя отстроить.
– Да, это был счастливый день! Они встали на рейде, потребовали выкуп… Я отказал – сунулись в гавань, прямо под потайную батарею. Тут я им борт и вскрыл! Заполыхало. Ткнулись к берегу – там Патрик с гарнизоном. Я ж из трех шлюпок только одну пустил на воздух. А в тех двух сидит не меньше сотни… Все, думаю, пропала Ла Вега… Нет. Выстояли. А там и я в спину ударил, с пушкарями да ополчением. Даже не верится – победили, живы… Да, вот оно, солдатское счастье. А ведь почти забыл…
Губернатора понять можно. Но – пушки есть пушки.
– Хотите еще?
– Чего? – губернатор слишком упивается победой, чтоб быстро соображать.
– Такого счастья. Возможно, по нескольку кораблей сразу…
– Спаси Господь!
– Тогда вам лучше выслушать мой рассказ.
Узнав про победу генерала де Гамбоа, дон Себастьян вновь вернулся в состояние блаженства.
– А как же еще? – спросил. – Старик еще ни разу не отдал врагу ни медяка. Кстати, как тебе его лицо?
– Он мужчина, – пожала плечами Изабелла. – Генерал океана, который победил. Какая разница?
– Скажи это нашему Патрику! Человек, что спас день и город заодно, переживает из-за того, что малость обгорел на солнце! Что же до пушек – достать их нужно, но совершенно не к спеху. Поднимать со дна тяжести – труд, какой мало кому по плечу. Иные корабли и по полсотне лет на дне ждали, та же «Месть» гренвиллевская. Тут пинассы мало. Нужна каррака, а лучше – урк или флейт. Сколько там пушек- то?
– Не меньше сотни. Скорей, больше…
Дон Себастьян вдруг посерьезнел.
– Надо чинить «гостя», – сказал. – Срочно. И писать в Гавану. Потому что уцелевшие французы наверняка явятся забрать свое.
Которое стоит никак не меньше пятидесяти тысяч турских ливров! Что ж. Хороший куш, но «Ковадонге» пока не по силам и не по водоизмещению. Ну, одну кулеврину канонерка утащит. Две – если оставить Левую
