и Правую на берегу. Но это все – досужие мечты. Нужно придумывать что-то другое. Иначе команда, бодро проматывающая или разумно тратящая добычу, начнет скучать. Тем более герои этого дня – не они. Им захочется не столько добычи, сколько славы.
Да что команда! Простила б себя Руфина. Ведь доли от «спасенной» кошенили хватило бы на выкуп пинассы, чтобы не делиться больше с губернатором. Он хороший человек, и при другом обороте судьбы процентов судовладельца было б не жалко. Только не теперь, когда каждый реал – будущий судья, палач или шпион! Только не теперь, когда каждое утро на востоке встает безжалостное око, вопрошающее: «Что ты успела?» Хотя… выкупать долю дона Себастьяна в «Ковадонге» – без толку. Не продаст да еще обидится. Значит, нужен другой корабль, целиком свой.
Пока же – время готовить новый выход! Но, прежде всего – домой. Вода смоет пот, кровь и гарь. И с тела, и с души… Площадь. Отпустить охранника – да тот не уходит, остался плетень подпирать. Наверняка Хайме пообещал голову свернуть, если покинет капитана. А ведь победа, да еще двойная… Что ж, можно и помочь стражу.
– Я часа два не выйду. Можешь сбегать домой.
У них у всех – дома и семьи, кроме нее и Хайме. Вот и теперь – искушение неодолимо. Моряк степенно кивает – и только пыль из-под ног столбом! Мальчишка… Впрочем, те, у кого живы родители, всегда немного дети.
А вот и хозяйка дома.
– Изабелла, а вот и ты! Ну, точно: стреляли, значит, ты поблизости. Как добыча?
Вопрос задан из вежливого любопытства – за комнату заплачено на два месяца вперед.
– За борт побросали… Боялись, форт не справится. Ничего, возьмем новую!
В комнате прибрано, но пусто. Руфине стало интересно, куда подевалась Хуана. Завела привычку исчезать, непонятно куда сразу после похода, а у нее работа есть. Спинку потереть. Платье зашнуровать. Знает же, что, разгуливая по городу в мужском одеянии, хозяйка рискует штрафом со стороны инквизиции. А то и чем похуже.
Конечно, трудно ей. На море служба, на суше служба… И надо бы нанять береговую служанку, оставив Хуану только стюардессой, да втроем в комнате тесновато выйдет. А строить собственный дом… То ли рано. То ли просто как-то не по-женски… Руфина тихонько рассмеялась. С коих пор «не по-женски» стало для нее доводом? Другое дело, жаль. Каждый песо, не вложенный в дело – порченый реал. Хотя, судя по рассказам капитана Броммера, в Амстердаме и эту проблему решили. Строят контору и живут при ней, а без конторы уже трудно обходиться. Что до безалаберной стюардессы… Попадется – отругать. Ведь знает, что после того, как госпожа отмокнет, с нее никакой службы не причитается до самого вечера. Устала, понятно. Но нашлись же силы куда-то уйти? И вообще, настоящий стюард должен в бою не под банку забиваться, а стоять с мечом возле флага. И рубить всякого, чужого и своего, кто попробует знамя спустить.
Вот он, гардероб аристократки: все платья со шнуровкой сзади. Есть исключение, но в нем Руфина зелья варит и успела испортить рабочую одежку пятнами, которые не свести. Лабораторные запахи тоже никакими духами не вывести. Полсотни неистребимых ароматов смешались в какофонию, которая самой Руфине напоминает о доме, а всем прочим – в лучшем случае об алхимии, а в худшем – о нечистой силе.
Пришлось спускаться вниз. Просить хозяйку затянуть шнуровку. Ну а дальше – то, что всегда сама делала. Наложить воротник. Навязать алые банты на рукава. Опустить в огромные – специальный заказ – разрезные рукава по пистолету в каждый. В карман юбки – наваху. Вместо рапиры, на всякий случай. Ну вот, можно и по городу погулять. Поспрашивать, как себя ведут ее бородатые мальчики, а заодно сообщить Хайме Санчесу, что в следующий выход он не идет. Потому как идея уже стучится в голове. Только придется подождать, пока вернется страж. Воистину, если доброта дозволяет небрежение долгом, она не остается без наказания.
На ловца, известно, и зверь бежит. В первом же уютном местечке нашлись. И тот, и та. Голубочки! Подкопченные. Ну, Санчес хоть на борту купался, а вот Хуана… И как она может? Пахнет же! А лейтенанту абордажников и горя мало. Ухватил свинюшку за бочок и спокойно ковыряется в тарелке – одной на двоих.
Руфина неожиданно для себя разозлилась, да не на служанку-грязнулю, а на безвинного лейтенанта. А, впрочем, девушкам к перепадам настроения не привыкать. Иным же привычно сохранять бесстрастное лицо. Шторм, залитый маслом.
– Хайме, в этот поход ты не идешь.
– Почему?
– Ты сможешь жить неделю бок о бок с тремя десятками скованных пиратов? И ни одного не прирезать?
– Смогу. Больше того, – Хайме хмыкнул, – у меня есть славная идея. Как насчет превратить «Ковадонгу» в галеру? Глядишь, и выиграем денек-другой!
– Хорошо. Кстати, галеры – служба почетная. А ты что-то начал забывать, что ты – идальго. Или собрался поступить с Хуаной неподобающе?
– Капитан, как можно!
– Известно как, – правый кулак хочет ткнуть богатыря под ребро, но безжалостно заткнут за спину, – случается-то всякое. Особенно после боя и похода. Потому я решила на всякий случай напомнить: зашалишься – женю. И не посмотрю, что ты дворянин, а она дочь лавочника. Все ясно?
– Вполне, капитан… Но угостить дочь лавочника вкусненьким благородному человеку допустимо?
– Наверное. Только не сейчас. Сеньорита Кабра забыла, что нужна мне. По службе. Потому идет со мной. И не выйдет из дома иначе как в море. Полагаю, это вполне уместное наказание за небрежение долгом.
Когда донья Изабелла вышла, ведя за руку послушную и печальную служанку, Хайме обвел окружающее недоуменным взглядом. Который остановился на самом ярком пятне. То есть на шевелюре капитана О'Десмонда, только разминувшегося с капитаном де Тахо.
– И что это было, а? Скажет мне кто-нибудь? Привет, Патрик. Сегодня ты герой!
– И только поэтому трезв. Слишком многие навеселе. Однако должен же я поужинать! В конце концов, доля героя – не сидр, а свинина.
– Пожалуй, я тебя поддержу…
О'Десмонд жует мясо, довольно щурится. Ни дать ни взять, намышковавший кот. Представилось, как он тащит хозяйке стиснутый в зубах свиной окорок. А та, разбросав по схваченным зеленым шелком плечам каштановые локоны, ласково улыбается. Глаза сверкают мягким блеском черного жемчуга, а не гневом, как минуту назад. И это не рыжий застыл с окороком перед Изабеллой. Это он, Хайме Санчес.
Помотать головой. Хотя…
– А что было-то? – спрашивает ирландец.
По мере рассказа – темнеет. А под конец заказывает пару кружек. Забыв, что еще недавно собирался хмельного избегать.
– Она права, – говорит наконец, – конечно, она права… Опять же, испанка…
– В чем?
– В том, что напомнила тебе о чистоте крови. Разница между идальго и простолюдином – пропасть. А между идальго и доньей – сотня реалов. А что до грозы, дружище, тебя попросту приревновали…
– Ты что, всерьез?
– Да, – ирландец говорит, словно камни таскает, – рад за тебя. Если ты не дурак, то служанку ты уже забыл.
Патрик помолчал, махнул рукой – и вот, можно подумать, что, кроме свинины, его ничего и не интересует. Не судьба… А была надежда. Женщина может полюбить не только сильного. Человек, о котором она могла бы заботиться – тоже вариант. Человек, к которому она могла бы возвращаться. Но, конечно, у рыжего типа с вечно облупленным носом нет никаких шансов на фоне живого воплощения Сант- Яго. Опять же, тот что-то говорил про общую ненависть, а от ненависти до любви та малость, на которую ревности в самый раз хватит.
Пока морской лейтенант и сухопутный капитан беседуют, предмет разговора принимает ванну. Точней, бочку. Почти морскую: со слезами Хуаны, которая молчит, плачет и все делает не так. Тут послушаешь всхлипы да волей-неволей и начнешь рассказывать стюардессе, какая она плохая. Иначе ведь себя
