– Сознанию. Воле, мыслям, душе. Ты должен не позволить охранной магии свести тебя с ума. Проще говоря – если чарам покажется, что тебя не с чего сводить, они тебя и не тронут.
– Вот замечательно! – проговорил ошеломленный викинг. – Придурком прикинуться? Ага, понял. Слюни там пустить, посмотреть стеклянными глазами…
– Не прикинуться. Чары посмотрят вглубь тебя, в самую душу. Я уверена, ты почувствуешь, когда тебя начнут прощупывать. К тому же, в глубине священного леса есть и то, о чем я ничего не могу тебе рассказать, просто потому, что не знаю. Я могу тебе только посоветовать – не теряй присутствия духа, за исключением тех случаев, когда это нужно, чтоб обмануть чары, держи себя в руках, не ударяйся в панику. И следуй инстинкту.
«А что, собственно, тут еще можно посоветовать?» – пришло ему в голову. Он еще обнимал ее, но мыслями уже был там, в глубинах страшного священного леса, где его ждали неведомые и ужасные испытания. «Ну и пожалуйста, – с неожиданным раздражением подумал он. – Еще посмотрим, кто окажется более удачливым. Удачей меня боги не обделили, особенно удачей на всякие приключения. Как же я буду попадать во всякие дурацкие ситуации, если погибну? Так что смотри, моя удача, стой на страже…»
Больше они на эту тему не разговаривали. Несколько дней Агнар жил привычной для себя жизнью, работал в кузнице, немного помогал в поле, которое уже перепахивали, готовя к новому сезону, ел за общим столом и, казалось, был вполне доволен своей участью. Но в последний вечер, нежно целуя Маху под буком вблизи источника и распуская узорный пояс на ее платье, он вдруг понял, что больше не может здесь находиться, а если и может, то лишь потому, что встречается с этой девушкой. Она делала уютным любой уголок дома и любой закуток леса, и даже враждебное селение в минуты, когда она рядом, казалось ему почти родным.
Но ей предстояло уехать – она предупредила Агнара об этом заранее. Ее ждали на западе английского Острова на встрече Бельтайна, а значит, если он сделает ноги накануне празднования, никто не заподозрит его девушку в том, что она ему помогает – этого викинг немного боялся. Их близкие отношения невозможно было спрятать в тесноте селения, и где уж тут даже вообразить, будто никто не замечает их встреч!
Маха ни о чем не спросила Агнара, но, казалось, почуяла его решимость, угадала каким-то третьим или десятым женским чувством, и, наверное, именно поэтому была так страстна и настойчива в любви. Потом, когда устали и тела, и души, они долго лежали друг у друга в объятиях, словно бы и не замечая раннего вечернего холодка, покусывающего кожу. Они лежали на его плаще, а укрывались ее накидкой, и оба чувствовали, что все-таки пока еще не лето.
– Оделась бы ты, – зашевелился он. – А то замерзнешь…
– За меня не беспокойся, – ответила она.
И больше они не обменялись ни единой фразой. Он подождал, пока она оденется и очистит от налипшей грязи подошву кожаного ботиночка, но мыслями уже был не здесь, а в темноте леса, куда ему предстояло углубиться уже сегодня. Перед расставанием он хотел сказать Махе что-нибудь, но она прикоснулась пальцем к его губам и глазами показала направо. Там, совсем недалеко от места, где они собирались расстаться, обнимались двое селян. Агнар, правда, не разглядел, кто именно.
Даже в тесноте большого дома скандинав умудрился собраться так аккуратно, что никто ничего не заподозрил. Правда, припасов удалось собрать немного – несколько лепешек, пару ломтей вяленого мяса, большую соленую рыбину и несколько луковиц, – зато щит и меч он вынес из дома еще днем и припрятал в копне сена, а то, что вышел вечерком прогуляться, накинув на плечи шерстяной плащ, никого, собственно, и не удивило. Под плащом он пронес небольшой узелок одежды – запасную рубашку, короткую кожаную биульфи,[12] тщательно свернутую в плотный тючок, пару мелких собственных изделий, которые жалко было оставить на память местным белгам.
Расставшись с Махой, он добрался до селения, до дома, где прожил почти год, и, оглядевшись по сторонам, достал из сена свой скарб. Аккуратно навьючил на себя и постарался выбраться из села так, чтоб никому, случайно вышедшему во двор по какой-нибудь надобности, не попасться на глаза. Пригнувшись, проскользнул мимо окон домика, в котором жили несколько стариков, мучившихся бессонницей, за пышными кустами разогнулся наконец и припустил обратно к источнику.
Он помнил, что источник, к которому он так привык, что и в кромешной тьме нашел бы путь к нему, находится на границе со священным лесом, и, наверное, оттуда можно начать путь.
К источнику викинг не стал выходить. Спрятавшись в густой еловой поросли, старательно разложил свое имущество. Закинул за спину щит – все равно он ему не помощник в чародейских делах, передвинул меч так, чтобы его было удобнее выхватить из ножен, а потом примотал сверток с одеждой и припасами к телу широким кушаком, чтоб нигде ничего не выступало и не мешало продираться сквозь густую растительность.
Темнота в лесу становилась почти осязаемой, липкой, она цеплялась и не пускала, завораживала и слепила, угрожала чем-то неизведанным и оттого вдвойне страшным; в какой-то степени это можно было объяснить и опасностью, которую Агнар не мог не чувствовать. За каждым стволом ему чудился свирепый друид с заклинанием наперевес. Через несколько мгновений викинг догадался, что подобная отваживающая магия должна встречать каждого непрошенного гостя на границе святилища, где кому попало делать нечего.
Он стиснул зубы и попытался последовать совету Махи – очистить сознание от всех мыслей и чувств. Это оказалось не так просто, и лишь спустя какое-то время он понял, какой прием можно использовать, чтоб добиться своего. Разумеется, каждый придумывает и использует свои хитрости, но Агнару помогло воображение. Он представил себя пожелтевшим листом клена, оторвавшимся от ветки и несущимся куда-то по воле ветра. Конечной точкой его пути должно было стать море, или уж на крайний случай лужа неподалеку от пристани. Пока же он не представлял собой ничего, разве что одну мимолетную вспышку желтого на сером дождливом фоне.
Заклинание отпустило его, брезгливо, будто стесняясь собственной промашки. Зрение прояснилось, и викинг в изумлении понял, что лес здесь куда светлее, чем вне святилища. Он не сразу сообразил, что пространство между деревьями и огромными клочьями зелени наполнено каким-то чародейским сиянием, напоминающим свет солнца, пробивающийся сквозь густые кроны, однако чуть бледнее. Полюбовавшись, молодой мастер решил, что это магия. Он прислушался, но ничего подозрительного не услышал. Никто не бежал к нему, святотатцу и чужаку, чтоб выпустить ему кишки, никто не насылал проклятия.
Лес вокруг мало чем отличался от того, в котором Агнар уже не однажды гулял. Старые морщинистые стволы, окруженные зеленью травы, усыпанные старой хвоей и прочим лесным мусором широкие проплешины, на которых пробивались редкие травинки, тянущиеся к недостижимому солнцу. По земле стелились толстые, припорошенные земляной пылью корни, прижимаясь и вгрызаясь в почву, они, однако, порой по собственной прихоти возносились над землей на добрые полтора человеческих роста – так стары были деревья и так могуча их земная опора, что и человек рядом с ними казался песчинкой. Впрочем, такие
