момент, и его нимало не интересовали истинные причины появления здесь этого знатного эрла, его воинов и воинов его не менее знатных соседей.
Впрочем, догадаться, откуда взялись корнуоллские воины, которых здесь была полная сотня, нетрудно. Об этом попросила отца Вульфтрит. Молодой король криво улыбнулся. Если бы женщина знала, что она уже вдова, и своими письмами и отчаянными мольбами о помощи помогает ненавистному деверю, пожалуй, по бабской глупости могла бы отказаться от помощи корнуоллских родственников.
Западным эрлам просьбы о дополнительных отрядах воинов посылал сам Эльфред.
Граф Экзетер охотно обнял молодого короля и похлопал его по плечу. Но взгляд его продолжал гулять по лицам, и, не найдя того, кого искал, он сам спросил:
– Где же Этельред? Почему его здесь нет? Он ранен?
– Этельред умер.
– Давно? – Экзетер закусил губу.
– Два дня назад… Три, – Эльфред коснулся своего лба. – Прости, я усталый, плохо замечаю, как меняются дни.
– Да, конечно, – согласился граф. – Я понимаю. Ну, покормят меня и моих людей в этом монастыре?
Он ничего не имел против Эльфреда, и уже за столом, куда подали кашу и наспех разогретые пироги с рыбой – монахи умудрились под покровом темноты, с противоположной от датского лагеря стороны закинуть невод – с любопытством поинтересовался, что собирается делать наследник покойного Этельреда. О старшем сыне покойного правителя Уэссекса, Этельвольде, он даже не упомянул. И так понятно, что десятилетний малыш не способен править. К тому же, для эрлов и солдат он был котом в мешке.
А Эльфред… О, Эльфреда знали все. Он – отличный воин и достойный предводитель. К тому же, он и сам отец. Хорошо, когда к власти приходит человек, не только достигший возраста мужчины и уже отличившийся в битвах, но и обзаведшийся потомством. Конечно, сын Эльфреда до собственного совершеннолетия – четырнадцати лет – мог десяток раз погибнуть от болезни или раны, но пока он жив, здоров и даже, как говорили, довольно боек.
Эльфред вел себя, как король, и не встречал ни противодействия, ни даже удивления эрлов. Что же касалось крестьян, то большая часть общин жила еще по старым законам, когда дети имели право на наследство за родителями лишь в том случае, если у отца нет младших братьев, или же те не нуждаются в наследстве. То, что корона передавалась в семье короля Этельвольда-старшего от брата к брату, простолюдины воспринимали, как нечто само собой разумеющееся.
Датчане, изумленные и обескураженные подкреплением, пришедшим к саксам совершенно неожиданно, согласились на переговоры. Эльфред явился в их лагерь с пышной и прекрасно вооруженной свитой. Всех своих людей, оставшихся в Уилтоне, если только они еще могли стоять на ногах, он расставил по стенам, приказав надеть доспехи. Чувствуя, что взгляды врагов то и дело обращаются к стенам, ощетинившимся оружием, молодой человек мысленно порадовался своей выдумке.
Он держался спокойно и уверенно, разговаривал с датчанами с таким видом, будто это он пришел в их страну грабить. Конечно, норманнов невозможно было смутить, но уверенность молодого короля убедила северян, что это подкрепление – не последнее. И они согласились взять выкуп.
Сумму назвали большую. Эльфред по опыту знал, что торговаться бессмысленно. Но раз уж заплатить придется, надо попытаться выторговать как можно большую передышку. Он потребовал мира самое меньшее на пять лет.
Датчане согласились на это далеко не сразу. Спор продолжался долго, и, в конце концов, предводители северного войска согласились на то, чтоб уйти и, прибыв через год, договориться об отсрочке. «Я не могу принимать такое решение самостоятельно, – объяснил один из них, с трудом управляясь с британским языком. – Я должен посоветоваться».
С кем именно датчанин собирается советоваться, молодой король не понял, да и не пытался вникнуть. Он лишь развел руками и сказал, что нужной суммы у него с собой нет, и, раз так, то половину оговоренного норманны получат через год, когда привезут согласие того, с кем собирались посоветоваться. Северяне подняли шум, но Эльфред был непреклонен. Он дал понять, что если бы договор был заключен сразу, то он как-нибудь нашел бы всю сумму, а так отдаст только половину.
У большинства датчан было хорошо развито чувство справедливости. Ведь только на справедливости держался суд и в северных странах, и в Британии, и язык договора, построенного на честности, был известен всем. Конечно, далеко не всегда и далеко не все воины считали своим долгом соблюдать договоры, но настойчивость молодого уэссекского короля вызвала у северян уважение. Они переглянулись, и их предводитель признал справедливость решения, согласившись принять лишь половину выкупа, а вторую половину – через год, когда будет привезено окончательное решение.
– Да они уже награбили себе на всю жизнь вперед, – проворчал Эгберт.
– Не думаю, что у каждого нашего керла в огороде зарыта кубышка с золотом.
– Да, но у них в доме и кузнечные изделия, и работы жен и дочерей – браные полотна, ковры, гобелены… Датчане гребут все подчистую. А скольких уэссекцев они продадут на рынках?
– Оставь. Золото они всегда предпочитают рабам. Я подумаю о том, чтоб выкупить хотя бы часть пленников.
– Боюсь, на это не хватит и всей казны.
– Но золото способно лишь лежать и блестеть. А керлы – хоть мужчины, хоть женщины – трудятся и преумножают богатства королевства. Чем больше керлов, тем больше податей. Тем больше воинов под стягами короля. Дороги и женщины, не меньше, чем мужчины. Я не желаю, чтоб они жили на севере и рожали датчанам сильных мужчин, пусть лучше рожают мужчин британцам.
Эгберт фыркнул.
Норманны не стали задерживаться у стен Уилтона, и, как только им отдали золото, отвели свое войско. Эльфред заимствовал драгоценный металл у монастыря, заверив, что непременно вернет долг, как только доберется до Солсбери. Количества золота, хранившегося в кладовых аббатства, не хватило, чтоб покрыть необходимую сумму, и датчане согласились немного подождать, пока недостающую часть привезут из королевского замка. Молодой король не спешил покидать замиренных врагов без присмотра – он собирался следить за каждым их действием, затем проводить до самого берега, до кораблей, или же до границ
