Победы и беды России

Николая Рубцова осуществлена в самой сердцевине его поэзии, в том органическом единстве смысла и формы, которое определяет живую жизнь стиха.

И суть дела вовсе не в том, что поэт говорит нечто о природе, истории, народе: сказать о чем-нибудь могут многие, и совершенно ясно, в частности, что многие современные поэты фактически говорят о природе, истории, народе гораздо больше, чем Николай Рубцов. Дело в том, что в его поэзии как бы говорят сами природа, история, народ. Их живые и подлинные голоса естественно звучат в голосе поэта, ибо Николай Рубцов был, согласно уже приведенному слову Есенина, поэт «от чего-то», а не «для чего-то». Он стремился внести в литературу не самого себя, а то высшее и глубинное, что ему открывалось.

Именно поэтому его стихи органичны и не несут на себе того отпечатка «сделанности», «конструктивности», который неизбежно лежит на стихах, написанных «для чего-то». И сложность его поэзии — это неисчерпаемая сложность жизни, а не сложность конструкций, любая из которых состоит из ограниченного количества элементов и связей.

По определению П. А. Флоренского, сделанные предметы блестят, а рожденные мерцают.[184] В поэзии Николая Рубцова есть это живое мерцание.

* * *

В заключение скажу еще раз о том, что при всей безусловной ценности творчества Николая Рубцова даже в зрелой его поэзии нетрудно обнаружить множество недостаточно совершенных строк и строф.

Но вот характерные размышления читательницы, влюбленной в рубцовскую поэзию. Юлия Хайрутдинова родилась в том 1963 году, когда поэт обрел зрелость; она пишет, что даже не может анализировать стихотворения Николая Рубцова: «…потому что не могу смотреть на них как на что-то постороннее, подлежащее оценке и обсуждению. Конечно, и во многих поздних стихотворениях встречаются „неживые“ строки, но мне, честно говоря, просто не хочется их замечать. В конце концов, маленький недостаток только подчеркивает гармоничность целого».

И все же об этом стоит поговорить — особенно потому, что в самое последнее время появились выступления, пытающиеся умалить наследие Николая Рубцова именно из-за несовершенства его стиля.

Выше были приведены слова Сергея Викулова о неимоверно трудной судьбе поэта, о том, что «жизнь, кажется, сделала все, чтобы убить зернышко его дарования». И в конечном счете «недостатки» поэзии Николая Рубцова — своего рода следы, вмятины, оттиски того беспримерного давления тяжкой судьбы, которое преодолевал поэт. Мне могут возразить, что читателям нет дела до трудностей судьбы поэта, что им нужны завершенные плоды творчества, а не предшествующая их появлению борьба творца — пусть даже героическая. Но поэзия говорит нам, нашей душе гораздо больше, чем мы отчетливо осознаем.

Каждый, кто смог открыть душу поэзии Николая Рубцова, так или иначе чувствует ту чудодейственную силу преодоления, которая в ней воплотилась, — чувствует, в частности, и благодаря стилевым несовершенствам рубцовского стиха. Они как бы и свидетельствуют, что «жизнь сделала все, чтобы убить», но поэт тем не менее сумел коснуться высот духа и искусства.

Николай Рубцов неопровержимо доказал, что даже в самых тяжких обстоятельствах не умирало все то, что выразила отечественная поэзия. И, может быть, именно потому так бесконечно дорого нам его творчество, которое, я убежден, останется в великой истории этой поэзии. [185]

* * *

Размышление о Николае Рубцове предваряет простенький вопрос: «Чем сердце успокоится?» Могут, конечно, сказать, что немыслимо искать ответ на него в судьбе поэта, проведшего почти всю свою жизнь с детских лет и до последних полутора лет в общежитиях, получившего настоящее признание только в тесном кругу своих друзей и т. д.

Но ведь несмотря ни на что, Николай Рубцов сумел создать истинно поэтические творения и — пусть и посмертно — обрести всенародное признание, притом без какого-либо участия СМИ, что в наше время представляется чем-то невероятным.

И вот ныне любое издательство, публикующее стихи, обязательно издает Рубцова в одном оформлении с томами Пушкина и Блока… А издательство с шикарным названием «ЭКСМО-Пресс» (которое Рубцову заведомо не понравилось бы) выпустило в 1999 году фолиант в 600 с лишним страниц «Николай Рубцов. Последняя осень», где собраны не только стихотворения, но и переводы и письма, а также около двух десятков мемуарных очерков о поэте.

Судьба Николая Рубцова — это сплетение бед и побед, — как и судьба его родины. Напомню слова его земляка-вологжанина: «…как мог на такой скудной почве, да еще под затянувшееся ненастье вырасти и вызреть такой удивительный колос…»

Мы редко задумываемся над тем, что судьба страны в конечном счете воплощается и в судьбе отдельных ее сыновей, — особенно если это творческие натуры, живущие не хлебом единым. И, вглядываясь в судьбу Рубцова и его поэзии, есть основания верить, что Россия преодолеет свои нынешние беды.

ПРИЛОЖЕНИЯ

Приложение 1 МАРКИЗ ДЕ КЮСТИН КАК ВОСХИЩЕННЫЙ СОЗЕРЦАТЕЛЬ РОССИИ

Это заглавие будет, без сомнения, воспринято многими читателями как нарочитый выверт мысли, ибо кюстиновская книга «Россия в 1839 году» считается одним из наиболее «негативных» либо даже вообще самым «уничижающим» сочинением о нашей стране (именно поэтому нашлись «радетели», выпустившие в 1990 году три ее издания общим тиражом аж 700 000 (!) экземпляров).

Но, во-первых, я употребил в заглавии слово «созерцатель», а не, допустим, «истолкователь», то есть речь пойдет о непосредственных впечатлениях Кюстина, а не об его умозаключениях.

А во-вторых, личный, собственный «негативизм» этого французского путешественника в отношении России сильно преувеличен; в частности, сочинения множества русских авторов содержат более и даже гораздо более резкие суждения о собственной стране, нежели ставшая своего рода символом «антирусскости» кюстиновская книга (которую, впрочем, лишь очень незначительное количество людей современной России читало в полном виде; но об этом — ниже).

В высшей степени характерно, что в начале этой книги дано изложение разговоров с русским аристократом, встреченным Кюстином на пароходе по пути в Петербург и всячески обличавшим и высмеивавшим свою страну.

Это был весьма известный в то время дипломат и литератор князь П. Б. Козловский (1783–1840); имеются также сведения, что Кюстин вложил в его уста и те или иные высказывания, услышанные им ранее в беседе (в Германии) с видным общественным деятелем и публицистом А. И. Тургеневым, также весьма и весьма критически судившим о своей родине.

И изложение Кюстином взглядов этих русских людей в ряде отношений «превосходит» его собственные обличения России…[186]

Стоит, впрочем, сразу же оговорить, что многие утверждения Козловского или Тургенева являли собой не объективные характеристики бытия России, а продиктованные определенной (радикально критической) идеологической, направленностью «толкования». Например, стремясь продемонстрировать, так сказать, изначальное ничтожество своей страны, собеседник Кюстина заявил, что в древние времена «скандинавы послали к славянам, в ту пору ведшим совсем дикое существование, своих вождей, которые стали княжить в Новгороде Великом и Киеве под именем варягов… Варяги, принимаемые за неких полубогов,