Ранее, 18 октября, арестовали начальника Лечебно-санитарного управления Кремля П.И. Егорова, а 4 ноября — личного врача Сталина В.Н. Виноградова. Таким образом, в сталинском сознании окончательно сомкнулись «заговорщики» из МГБ и из кремлевского Лечсанупра…
Следует сказать в связи с этим, что широко распространенные до сего времени представления об Л.Ф. Тимашук как о злобной и коварной «антисемитке», которая будто бы и положила начало делу «врачей- убийц», абсолютно не соответствует действительности; перед нами один из множества мифов, столь характерных для «общепринятых» представлений о послевоенном периоде. Во-первых, диагноз Тимашук был совершенно верен, его подтвердило патологоанатомическое вскрытие. Во-вторых, среди врачей, диагноз которых Тимашук оспаривала в своей записке, не было евреев![476]
Правда, для Рюмина в записке была «зацепка» по еврейской линии: до появления Тимашук электрокардиограммами Жданова занималась еврейка С.Е. Карпай. Но она ушла в августе в отпуск, и ее сменила Тимашук. Совершенно ясно, что если бы врачи-«заговорщики» действительно хотели погубить Жданова на основе ложного диагноза, они никак не могли бы согласиться с заменой Карпай на другого специалиста! Но Рюмин, очевидно, эту несообразность игнорировал.
И в сущности точно так же, как Рюмин, игнорируя несообразности, уже упоминавшийся публицист А.И. Ваксберг в 1993 году (!) пишет о Тимашук: «Донос заурядной стукачки, утверждавшей, что Жданова умертвили лечащие врачи (в действительности Тимашук направила свою записку еще при жизни Жданова! — В.К.)… Вряд ли когда-нибудь мы узнаем, была ли Тимашук подсуетившейся одиночкой… или выполняла чье-то секретное поручение (напомню, что диагноз Тимашук был полностью подтвержден вскрытием. — В.К.). Так или иначе… схема будущих событий…, — продолжает Ваксберг, — разработана и утверждена: пропагандистская кампания завершается публичным процессом, где выносятся, разумеется, всем без исключения смертные приговоры. Казнь совершается на Красной площади. Осужденных вешают на Лобном месте. Немедленно вслед за этим повсеместно начинаются еврейские погромы… радио передает обращение знаменитостей еврейского происхождения Сталину — просьбу спасти их соплеменников от справедливого народного гнева депортацией в безлюдные районы Дальнего Востока… Процесс намечался на март, но уже в феврале были наспех сколочены на Дальнем Востоке тысячи непригодных даже для хлева бараков (есть непроверенная версия, будто они были подготовлены еще раньше), запасные пути под Москвой забили товарными вагонами без нар, в отделениях милиции крупных городов составлялись списки подлежащих депортации…» (цит. соч., с.293, 294).
Выше цитировалось сочинение Я.Я. Этингера, в котором нарисована примерно такая же картина, как и в сочинении Ваксберга, но первый — в отличие от второго — рисовал ее не сам, а со слов Булганина. Между тем Ваксберг «сообщает» обо всем от себя лично, как будто он сам, например, удостоверился в наличии на Дальнем Востоке в феврале 1953 года «тысяч бараков» для двух с лишним миллионов евреев СССР — хотя и почему-то не сумел «проверить» версию, согласно которой бараки были «сколочены» ранее февраля… И это, скажу без обиняков, попросту непристойно. Ведь, как говорится, ребенку понятно, что для реализации намеченной на март (и не состоявшейся-де только из-за смерти Сталина) грандиозной акции по переселению двух с лишним миллионов человек на расстояния в несколько тысяч километров была совершенно необходима заблаговременная и очень существенная подготовка. А ведь абсолютно никаких сведений о подобной подготовке не имеется.
Выше упоминалось о редкостной по лживости книжке З.С. Шейниса «Провокация века». Между прочим, этот субъект в 1958 году в соавторстве с членом Ревизионной комиссии ЦК КПСС В.М. Семеновым[477] сочинил самую первую по времени книжку, разоблачавшую пороки государства Израиль, а через тридцать с небольшим лет заявил, оправдываясь, что эта книга-де «принесла пользу»: «Она рассеяла в Израиле иллюзии о политике советских правящих кругов»[478]. Вот так вот!
Однако даже Шейнис — в отличие от Ваксберга — все-таки не стал «сообщать» о пресловутой «депортации» от себя лично. У него был «информатор» — «Николай Николаевич Поляков, работавший в аппарате ЦК ВКП(б), а до того сотрудник службы безопасности. Последние годы жизни, — сообщает Шейнис, — Н.Н. Поляков тяжело болел. Перед кончиной он решил облегчить душу. Два человека[479] записали его показания: „В конце 40-х — начале 50-х годов было принято решение о полной депортации евреев. Для руководства этой акцией была создана комиссия… секретарем был я, Поляков. Для приемки депортируемых в Биробиджане форсированно строились барачные комплексы по типу концлагерей… Одновременно составлялись по всей стране списки (отделами кадров — по месту работы, домоуправлениями — по месту жительства) всех лиц еврейской национальности, чтобы никого не пропустить. Было два вида списков — на чистокровных евреев и на полукровок… Операцию было намечено осуществить во второй половине февраля. Но вышла задержка… со списками — требовалось больше времени; для этого Сталин установил жесткие сроки: суд над врачами 5–7 марта, казнь (на Лобном месте) 11–12 марта“ (цит. соч., с. 122–123).
Я готов допустить, что „показания“ Полякова действительно были записаны. Ведь Шейнис — может быть, подсознательно готовя алиби себе самому — счел необходимым сообщить, что Поляков в „последние годы жизни тяжело болел“. Болезнь его могла быть и психической, и в этом случае объяснимо принадлежащее ему абсолютно нелепое „сообщение“ о том, что-де в бесчисленных домоуправлениях и отделах кадров всех предприятий и учреждений страны [480] лихорадочно составлялись списки евреев и полуевреев, но страна узнала об этом только в 1992 году от Шейниса!
И все же повторю, что Шейнис более пристойный автор, чем Ваксберг, ибо все же счел нужным „прикрыться“ неким Поляковым. Между прочим, хорошо помню мою встречу с Ваксбергом в том самом 1949 году, когда началась „антиеврейская кампания“. Мы шли с моей будущей (с 1950 года) женой, Л.А. Рускол, мимо юридического факультета Московского университета, где она тогда училась вместе с Ваксбергом. Людмила Александровна предложила зайти на факультет, так как ей нужно было обсудить что-то с Ваксбергом. Но разговор не получился, ибо, как оказалось, на факультете только что закончилась лекция самого А.Я. Вышинского. Когда мы вошли, он спускался по лестнице, вдоль которой выстроились восторженные слушатели, стремясь поближе взглянуть на легендарного человека. Среди них стоял с сияющим лицом и Ваксберг, который просто не смог говорить с Рускол из-за владевшего им восторга. Он только непонимающе улыбался, и меня крайне удивил столь безудержный культ Вышинского. А через сорок лет Ваксберг опубликовал сочинения, в которых с проклятиями и презрением писал об Андрее Януарьевиче, ни словом, разумеется, не обмолвившись о том, что в молодости боготворил этого деятеля. Ныне же Ваксберг утверждает, что Вышинский, который в то уже давнее время был его кумиром, „готовился теоретически обосновать“ акт „растерзания“ евреев [481].
Я привел, конечно, только некоторые образчики сочинений, голословно утверждающих, что если бы- де не умер вовремя Сталин, миллионы евреев и полуевреев СССР были бы отправлены на страдания и гибель невесть куда — в тот же Биробиджан (население которого, между прочим, составляло менее 30 тыс. человек…). И обилие подобных сочинений кажется многим людям — особенно за рубежом — неким удостоверением правоты их авторов.
Выше говорилось о „странностях“ в писаниях бывшего „космополита“ А.М. Борщаговского. Но на фоне множества авторов типа Ваксберга или Шейниса Борщаговский явно выигрывает, ибо разумно утверждает, что Сталин был „не в силах осуществить депортацию евреев… Как соберешь их по всей империи, как обойтись с сотнями тысяч смешанных браков, с полукровками? Как заменить вдруг добрую четверть врачей, десятки тысяч учителей, научных работников, как поступить со множеством видных деятелей науки, искусства, литературы, мастеров, отмеченных премией его имени?!“ И Борщаговский отвергает „не раз“ читанные им „якобы достоверные — из первых рук — свидетельства, что все уже было предусмотрено, решено и готово“ (цит. соч., с.35, 36).
Но Борщаговский все же не отказывается от характерных для него „странностей“, ибо далее он пишет: „Ссылка, депортация евреев страны не миф, но мифологический, близкий к фантастике образ вожделений и тайных планов Сталина, его неутоленной жажды; дополнительный мотив ненависти
