– У вас есть персональная комната, где вы переодеваетесь? – спросила я. – Мы можем там работать?
– О, конечно! И это самая большая гримерная, несмотря на все усилия некой дивы, имени которой мы не будем называть. – Он откашлялся. – Только теперь, со смертью Дэвида, мне придется активизироваться, чтобы угодить новому начальству. Плохо, очень плохо. Вы знали Дэвида, нашего продюсера?
– Да, я виделась с ним несколько лет назад. Нас познакомила Джо Рафферти.
– Джо и Дэвид. – Взгляд Шеффо загорелся. – Наши Симона де Бовуар и Жан Поль Сартр. Выдающаяся пара. Страсть, драма, menages a trois[8]. Наварре должен помнить. Все по-декадентски, никакой грязи.
– М… menages a trois? В троем? – Я первый раз слышала об этом, а Джо не стала бы утаивать от меня подобные вещи.
Шеффо замахал руками.
– Это так печально. Нельзя быть ни в чем уверенным. Дэвид имел вкус к авантюрам, но ему приходилось быть центром внимания. Потеря контроля над людьми свела его с ума. Начнем с того, что он был наполовину сумасшедшим. Если боги хотят кого-нибудь уничтожить, то сначала лишают разума.
– С помощью власти, – раздался голос Наварре. Я обернулась и увидела, что он несет серебряный поднос с кружевными салфеточками, на которых лежит воздушное белое печенье. – Если они хотят уничтожить кого-нибудь, то сначала сводят с ума, наделяя властью.
– Власть здесь ни при чем, – возразил Шеффо. – Просто сумасшествие.
– Сумасшествие и власть. – Лицо Наварре оставалось неподвижным, но голос сделался более выразительным.
– Я знаю Еврипида! – крикнул Шеффо. Последовала тишина, можно было различить лишь еле слышные радиопомехи. – В любом случае, – он взял с подноса печенье, – Дэвид страдал от необходимости управлять. Вот что сгубило его.
– А я думала, это был пистолет, – встряла я.
– Ну да. – Он захрустел печеньем. – Но корень всего – необходимость господствовать. Его ахиллесова пята. Он перестал играть, когда понял, что режиссер наделен большей властью, чем актер. Но разумеется, на телевидении считаются не с режиссером, а с продюсером. И он стал им. Если Дэвид не мог оказаться на вершине, то не вступал в игру. Он все окутывал талантом и гениальностью, но ему было необходимо дергать за веревочки. Это было его проклятьем.
Казалось, Шеффо полностью погрузился в свои мысли, но Наварре вернул его к действительности с помощью одного слова: «стена». Я подняла вопрос об оплате, который обдумала, пока стояла в пробке. Шеффо дал мне размеры стены заранее, так что я прикинула время, которое понадобится на грунтовку, изучение темы, учла такие обстоятельства, как погода, освещение и личность самого Шеффо, и в результате в моей голове сложилась абсолютно произвольная сумма в четыре тысячи долларов. Обсуждение гонорара – не самый приятный аспект моей работы. И потому, когда Шеффо, не успела я назвать свои условия, предложил мне десять штук, я в поисках поддержки ухватилась за статую – какую-то женщину со змеями в волосах – и сказала:
– Прекрасно!
Мы пошли обратно через сад и дом к моей машине, и тут я вспомнила о другой своей работе.
– У нас с вами должно состояться свидание? – спросила я.
Шеффо не сразу сообразил, что к чему, и остановился.
– Свидание?
– Макс, помощник режиссера, сказал, что у нас сегодня вечером свидание. Рекламный… – Мне не хотелось произносить слово «трюк», но как еще выразить это словами? – Ход.
На лице Шеффо не отразилось ни капли понимания.
– Для шоу «Мыло и грязь», – объяснила я. – Это придумала Джен. Джен Ким. Ваш продюсер.
– Эта филистимлянка! – фыркнул он. – Моя дорогая, я не занимаюсь рекламой в нерабочее время. Уже очень давно. Если они неспособны снять ее между эпизодами, то им придется без нее обойтись. – Шеффо пошел дальше.
– О'кей, но…
– Надо уметь говорить «нет». Иначе мир выпьет всю вашу кровь, просто выпьет кровь. У вас есть хороший агент?
– У меня его вообще нет.
– О, моя дорогая, это необходимо. Каждому художнику нужен агент. Они тоже филистимляне, разумеется, но они ваши собственные филистимляне. Никто не уважает то, что мы делаем, сами понимаете. – Он взял меня за руку и провел мимо скульптуры мужчины и женщины, которые слились в объятиях, – такие уместны на порноканале.
– А что мы делаем? – спросила я.
– Мы рассказываем истории, – ответил он, подходя к моей машине и открывая дверцу. – Это самая благородная из профессий, только на нее есть смысл тратить свою жизнь. Мы выдумщики.
Саймон сидел в гостиной пентхауса и смотрел хоккей с выключенным звуком, к его уху был прижат сотовый телефон. Я подошла к нему сзади и запечатлела на макушке поцелуй. Он поднял свободную руку, поймал меня за шею и потянул вниз, поближе к губам.
Я думала, Саймон поцелует меня в ответ, но он уронил телефон на грудь и сказал:
– Я хочу с тобой поговорить. – Затем снова приложил к уху телефон: – Больше людей. Сними Мэннинга и Жарка с дела Дарвиса, если понадобится.
Я была в спальне и переодевалась, когда Саймон вошел и положил что-то на кровать. Мой мобильник. Как он к нему попал? Должно быть, объявлялась Джо.
– Куда-то собираешься? – поинтересовался он.
– Нет, просто хочу надеть что-нибудь поудобнее. – Я с трудом стянула с себя кожаную куртку Джо. Весь день я провела в одежде, которую надела для собеседования с Джен Ким, и теперь мое тело молило о фланели или флисе. – Здесь была Джо? – спросила я.
Факс Саймона щелкнул и зашумел. Он посмотрел на него, затем перевел взгляд на меня.
– Да. А еще звонил Макс Фройнд. Дважды. Свидание назначено на сегодняшний вечер. На восемь часов. Он сказал, что это сообщение отменяет все предыдущие договоренности.
– Он… звонил сюда?
– На твой телефон. Я ответил, подумав, что смогу узнать, как связаться с тобой.
Это объясняло поведение Саймона. У него был пунктик – он не любил, когда меня нельзя было разыскать, когда я забывала телефон, не отвечала, не перезванивала. Я довела его до сумасшествия. Не сумасшествия из-за власти, а просто сумасшествия. Зазвонил его мобильник, он ответил «Да» и продолжал слушать, повернувшись ко мне спиной. Ведь по его лицу можно было понять все без данного на то разрешения.
Я перестала расстегивать блузку, в которой проходила весь день, и снова застегнула молнию на юбке. Когда у тебя с кем-то серьезный разговор, а твой собеседник облачен в костюм, в то время как на тебе нет ничего, кроме нижнего белья, у него появляется большое преимущество.
Однако у меня хорошее белье. Оно мне идет и, главное, впору, разве часто такое случается? Пока я обдумывала вопрос об одежде, Саймон, закончив разговор, повернулся ко мне.
– Когда приезжала Джо? – спросила я.
– Час назад.
– Ты разговаривал с ней?
– Нет, она оставила телефон у привратника, а тот отдал его мне.
– А записки она не оставила?
– В нее был завернут телефон. Там говорилось: «Спасибо. Обнимаю, целую». Есть еще какие-нибудь вопросы или теперь моя очередь?
Между нами была кровать, огромная, двуспальная, с пуховым одеялом в черном пододеяльнике, и она казалась мне игровым полем, а мы были в каком-то смысле противниками и смотрели друг на друга. Саймон скрестил руки и совсем не походил на парня, который спал со мной, а я гадала, какие ответы я должна дать на его вопросы, чтобы он снова стал им, тем человеком, который называл меня «беби» и «ангел». Мне
