Сарабуз, на аэродроме, в деревнях Азат, Ново-Андреевка и Кичкине.
Всеми средствами я пытался разыскать старика Беленкова, по кличке «Ланцов», которого Владимир Семенович оставил в Симферополе для подпольной работы.
Через «Нину» мне удалось узнать, что немцы всех душевнобольных уничтожили в душегубках, а в больнице разместилась немецкая воинская часть. О судьбе старика-сторожа никто ничего не знал.
В связи с ростом подпольной организации и развертыванием агитационной, разведывательной и диверсионной работы появилась необходимость создать на месте руководящий партийный орган. По моему предложению областным подпольным центром был утвержден городской подпольный комитет ВКП(б): я — секретарь, Евгения Лазарева — моя заместительница по организационно-политической работе. Я просил лес дать мне заместителя по военно-диверсионному делу. Пока его не было, руководил работой я сам, а «Костя» помогал мне в хранении боеприпасов и оружия.
Для связи и непосредственного руководства деятельностью патриотических групп мы назначили ответственных организаторов горкома. Ответственными организаторами утвердили: Волошинову — «Мусю», Сергея Шевченко — «Савву», Семена Филипповича Бокуна, Василия Брезицкого — «Штепселя», Павла Топалоза — «Дядю Юру», Василия Григорьева — «Фунель» и Степана Васильевича Урадова — «Луку».
Кроме Урадова, все ответственные организаторы были беспартийные, но каждый из них хотел быть в партии и не раз просил меня об этом. Просьбу этих патриотов, в том числе и Виктора Кирилловича Ефремова и членов комсомольского подпольного комитета, мы удовлетворили. В нашем протоколе о каждом из них записано коротко: «„Мусю“ принять в ряды партии с трехмесячным кандидатским стажем. Просить обком утвердить».
За каждым ответственным организатором мы закрепили патриотические группы, которые были лично им созданы. В обязанность ответственных организаторов входило держать постоянную связь с руководителями групп, информировать их о текущих событиях и решениях горкома, снабжать их литературой, оружием, взрывчатыми веществами, получать от них разведданные. Мы особо оговорили в решении, что разведкой обязан заниматься каждый член подпольной организации.
Всем подпольщикам решили дать клички. Я как секретарь горкома устанавливал клички членам горкома, ответственным организаторам и товарищам, имеющим непосредственную связь со мной. Ответственные организаторы установили клички руководителям патриотических групп, а последние — членам своей группы.
Патриотическая группа объединяла три-пять человек. Члены группы, как правило, не знали друг друга и знакомились лишь при совместном выполнении какого-нибудь задания.
Для укрепления дисциплины, повышения ответственности и более тесного сплочения патриотических групп вокруг горкома партии было решено, что каждый подпольщик должен дать клятву. Мы приняли текст клятвы молодежной организации, но на первом же заседании горкома я подчеркнул недопустимость подписывания клятвы настоящей фамилией подпольщика.
Установили, что клятвы будут приниматься в индивидуальном порядке и они должны быть пронумерованы и подписаны кличками. Каждый подпольщик, давший клятву, обязан запомнить свой номер.
Руководителей групп обязали в двухнедельный срок оформить принятие клятвы всеми подпольщиками, составить списки по кличкам с указанием, кому какой номер клятвы присвоен, и сдать их горкому.
Перед принятием клятвы руководители групп должны были тщательно проверить каждого подпольщика, чтобы отсеять всех трусов, болтунов и сомнительных людей.
Меня предупредили, что гестапо подсылает к советским людям своих агентов под видом «представителей» из леса, от штаба партизан.
Ничего неожиданного в этом не было. Сумел же какой-то провокатор добраться до самого штаба партизан, когда я был еще в лесу, и чуть не увел меня к себе на «конспиративную» квартиру.
Мы предупредили всех, чтобы без указания горкома никаких «представителей из леса» не принимать и в разговоры с ними не вступать.
Прием новых членов в подпольную организацию мы строго ограничили, отбирая только тех, кто проявил себя в борьбе с немцами.
Город мы разбили на районы, к каждому району прикрепили патриотическую группу. Чтобы шире информировать население о положении на фронтах, решили организовать два новых пункта для приема сводок Совинформбюро — в Сарабузе и в Симферополе, и каждые три дня выпускать сокращенные, переписанные от руки сводки Совинформбюро для ответственных организаторов и руководителей патриотических групп.
Еще до моего прихода в Симферополь комсомольская организация выпускала листовки «Вести с Родины». Подпольный центр прислал нам небольшой типографский станок. Мы увеличили тираж до тысячи экземпляров, и листовки выходили не реже одного раза в десять Дней.
Через ответственных организаторов групп я старался передать каждому подпольщику чисто практические навыки конспирации: как именно следует выполнять та или иное задание, как, предупреждая об опасности, использовать условные знаки — занавески, цветы на окнах и т. д.
Я больше всего тревожился за молодежь. С легкой руки «Кости» ребята часто шли на ненужный и опасный риск.
Вот, например, выпустили листовку. Всего целесообразней расклеить ее на местах, где реже бывают немцы и где листовку сможет прочесть большое количество советских людей. Но «Костя» любил блеснуть своим молодечеством и с риском для себя расклеивал листовки там, где они, по существу, приносили наименьшую пользу, — на дверях гестапо, в полицейских участках. Однажды ребята умудрились забросить «Вести с Родины» в кабинет самого градоначальника.
Это было очень смело, но зачастую немцы узнавали о появлении листовки раньше, чем советские люди, и, разъяренные, бросались на розыски подпольщиков.
Горком партии предупредил «Костю» и Хохлова о том, чтобы ребята не слонялись зря по городу, и запретил им устраивать вечеринки, не имевшие отношения к нашей работе.
«Костя» был очень недоволен «вмешательствам» горкома в дела молодежной организации, но, к сожалению, очень скоро мои опасения подтвердились: 7 декабря у комсомольцев произошел крупный провал.
Накануне Борис Хохлов вместе с «Костей» были у меня. Мы обсуждали план работы молодежной организации на декабрь. Наметили несколько диверсий, в том числе взрыв боеприпасов в совхозе «Красный». Я передал «Косте» написанную мною листовку о зверствах немцев в Крыму и просил срочно ее отпечатать.
Листовка эта была написана вот по какому поводу.
Обычно немцы избегали открыто говорить о партизанах, скрывали их подрывную работу и старались убедить мирное население в том, что партизаны уничтожены. Но с ноября 1943 года партизаны настолько чувствительно стали беспокоить немецкое командование, что гестапо пришлось развернуть в печати широкую пропаганду, призывая население к активной борьбе с партизанами и обещая предателям высокую награду.
Чтобы озлобить румын против партизан, немцы устроили гнусную провокацию.
С вещевого склада на Салгирной улице, где работали штрафные румыны, несколько человек было отправлено якобы на прочес леса. Вскоре этих румын привезли убитыми, с выколотыми глазами, отрезанными носами и губами. Обезображенные трупы немцы выставили на обозрение как доказательство «партизанских зверств» и выпустили соответствующее воззвание по всем городам Крыма.
Об этом-то мы и решили написать в листовке.
«Костя» ушел раньше, а мы с Борей еще долго разговаривали. Помню, в этот вечер я велел ему прекратить прием комсомольских членских взносов; до сего времени он сам ежемесячно принимал их и расписывался в комсомольских билетах. Мы договорились об установлении кличек всем членам молодежной организации, условились встретиться через два дня, когда. «Павлик» вернется с почтой из леса.
О том, что случилось в эту ночь, я узнал от матери Бориса — Софьи Васильевны Хохловой.
Вечером Ваня Нечипас принес к ним на квартиру крупный шрифт для заголовков к листовкам. Мать знала о подпольной работе сына. Она спрятала шрифт. Борис после ужина запер дверь и написал отчет о
