работе комсомольской организации, чтобы с очередной почтой отправить его в лес.
В комнате было тепло. Софье Васильевне посчастливилось раздобыть угля на целых три дня. Горела коптилка. Перед сном Боря достал маленькую книжечку в красной обложке.
— Послушай, мама, я почитаю тебе о настоящих героях.
— Почитай, сынок.
Борис прочел ей о боевых делах «Молодой гвардии» в Краснодоне.
— Видишь, мама, какие бывают настоящие комсомольцы! Пытали их страшными пытками. Все погибли, но изменниками родины не стали. Мы тоже будем бороться, как Олег и его товарищи.
— Это правильно, Боря, — мать прослезилась, — но я не хочу, чтобы вас постигла такая же страшная участь.
— Не бойся, мама, мы связаны с лесом. В случае опасности — уйдем к партизанам.
Боря долго разговаривал с матерью, мечтал, как с приходом Красной Армии уйдет на фронт добивать фашистов, а после войны будет учиться.
Он лег поздно ночью.
Софья Васильевна, как всегда, осмотрела ящики стола, вынула принесенный Нечипасом шрифт, разные записи Бори, взяла со стола брошюру о краснодонцах. Спрятала все это в старый валенок и засунула его под свою кровать. Потом прилегла, не раздеваясь, но заснуть не могла: судьба краснодонцев ее очень разволновала.
Она встала, осторожно подошла к сыну. Он улыбнулся:
— Спи, мама.
— Ты ведь тоже не спишь. — Мать подсела к нему на кровать. — У меня сердце болит. А вдруг с вами случится то же, что с теми комсомольцами?
— Ой, мама! Что ты заладила: «случится, случится»! Ничего с нами не будет, все у нас хорошо. Я уж тебе говорил: в случае чего — уйдем в лес.
— А если не успеете?
— Успеем, — уверенно ответил Боря. — Разбуди меня пораньше. Мне нужно пойти в одно место, а когда вернусь, будем завтракать.
Софья Васильевна легла. Чтобы не волновать сына, она притворилась спящей, но заснуть так и не смогла. Все прислушивалась.
Наконец в щель ставни пробилась серая полоска рассвета. Софья Васильевна встала и принялась за уборку комнаты.
Вдруг она услышала тяжелый топот на лестнице и в коридоре. Сердце у нее сильно заколотилось.
Постучали. Она открыла дверь и оцепенела: немцы. Они ворвались в комнату.
— Где Хохлов? — крикнул один по-русски, размахивая пистолетом.
Боря зашевелился и открыл глаза.
Немец бросился к Борису, сорвал с него одеяло и схватил за кисть правой руки, видимо опасаясь вооруженного сопротивления.
Но у Бори ничего не было. Немец взглянул под подушку, под матрац, под кровать.
— Быстро одевайся, — приказал он Борису и вместе с другими гестаповцами начал обыскивать комнату.
Выбросили вещи из шифоньера, сундука, из ящиков, но на валенок под кроватью Софьи Васильевны не обратили внимания.
Борис хотел снять с вешалки пальто. Один из немцев оттолкнул его, схватил пальто, вывернул карманы, прощупал подкладку и только тогда бросил его Борису.
Софья Васильевна выбежала за ними в коридор. Окруженный немцами, Борис спускался по лестнице. Он обернулся к матери, улыбнулся и спокойно сказал ей:
— Ничего, мама, ничего…
Мать бросилась в комнату, надела башмаки, выскочила на улицу. Около дома уже никого не было.
Об аресте Бориса я узнал в тот же день от «Кости».
Я старый подпольщик, много в жизни пережил, но не могу описать, как мне было тяжело, как невыносимо было думать, что вот сейчас, в эту минуту, совсем недалеко от меня мучается под пыткой этот чудесный, жизнерадостный мальчик.
В тот же день я узнал, что провалы в молодежной организации продолжаются.
Утром крытый грузовик остановился около дома Лиды Трофименко, о которой с таким восторгом всегда рассказывал Борис.
Из машины вылезли гестаповцы. Четверо остались охранять выход, трое вошли в дом.
Лиды Трофименко, к счастью, не было дома. В этот день она ушла на работу раньше обычного. Дома была ее мать и две младшие сестры.
— Лида здесь живет? — спросил один из гестаповцев.
— Да, — кивнула мать, — но ее нет. Она ушла на работу.
— А кто это? — гестаповец указал на девушек.
— Это мои младшие дочки.
— Которую из них зовут Зоей?
— Зои у нас в семье нет.
— А может, есть Зоя? Вспомните! — немец испытующе глядел на девушек и на мать.
Мать Лиды хорошо знала комсомолок-подпольщиц Зою Рухадзе и Зою Жильцову, но ответила твердо:
— Такой я не знаю.
— Вот как? И Лиды нет. И Зои не знаете. Заберите их! — приказал гестаповец солдату, показав на девушек. — А где Лида работает?
— Где-то на главной улице. Где точно — не знаю, — сквозь слезы ответила мать.
Гестаповцы сделали обыск, ничего не нашли, забрали девушек и уехали.
Как только немцы скрылись, мать, не помня себя от горя, побежала на работу к Лиде. Она вызвала ее в коридор и передала, что сестры арестованы.
Лида бросилась к своему столу. В ящике вместе с казенными бумагами у нее была спрятана карта с обозначением дороги в лес и несколько записок с разведданными, полученными от членов группы. Все это она бросила в горящую печь.
Зашла в кабинет к заведующему:
— Разрешите мне уйти. Пришла мать, дома что-то случилось.
— Сколько времени тебе нужно?
— Часа два.
Начальник разрешил.
Лида с матерью едва успели дойти до угла, как у подъезда учреждения остановилась машина, из нее вышли двое гестаповцев в форме.
По дороге мать рассказала, что немцы ищут какую-то Зою.
На всякий случай они решили предупредить и Рухадзе и Жильцову.
Договорились, что Лида будет пока у Шуры Цурюпа — дальней родственницы Жени Островской, через которую ребята связались, когда-то с Гришей Гузием.
Зоя Жильцова работала на обувной фабрике. Лида пошла к ней. У Зои был порок сердца и туберкулез горла. Ей было нетрудно отпроситься в больницу, и вместе с Лидой она пошла предупреждать Хохлова.
На дверях Хохловых висел замок. Девушки пошли в садик, посидели немного, пришли второй раз и опять увидели замок. Зоя стала ругаться: когда нужно, ребят никогда не бывает дома!
Прошлись по улице, опять заглянули к Борису — замок. Из соседней квартиры вышла Софья Васильевна. По ее лицу Лида сразу поняла: случилось несчастье.
Софья Васильевна привела девушек в комнату соседки и, обливаясь слезами, рассказала им об аресте Бори.
Вскоре пришел Женя Семняков. Он должен был вместе с Борисом пойти к «Косте» набирать листовку. Не дождавшись Бориса, он пошел узнать, что случилось.
