Семняков старался сохранить внешнее спокойствие. На вопрос Софьи Васильевны, что делать, он ответил:
— Не падайте духом. Нужно подождать. А девушкам сказал:
— Часов в одиннадцать подойдите к театру. Там встретимся и решим, что делать дальше. Сюда больше не приходите. Может быть слежка за квартирой.
Женя Семняков пошел к «Косте», а Лида с Зоей — к Шуре Цурюпа.
Скоро к Цурюпе пришла и Зоя Рухадзе с торбой сухарей.
— Скорее уходите в лес, — сказала Зоя. — Вот вам сухари на дорогу. У меня пока спокойно, но на всякий случай дома ночевать не буду.
Она попрощалась с подругами и пошла предупредить остальных подпольщиков.
Домик Шуры стоял в глубине двора. Из окна был виден весь двор. Шура затопила плиту, поставила чайник и, взяв топор, вышла наколоть дров. Зоя Жильцова тоже вышла из домика, она хотела обойти всех членов своей группы.
Вдруг Шура увидела, что в ворота входят несколько немцев. Один, в кожаной куртке, начал что-то расспрашивать у женщины, развешивающей белье.
— Подожди! — остановила подругу Шура.
Но Зоя решила не задерживаться. Она не спеша пошла навстречу немцам, не обращая внимания на их подозрительные взгляды, спокойно миновала их и вышла на улицу.
Шура же быстро вернулась домой, дала знак Лиде Трофименко сидеть тихо, заперла снаружи комнату на замок, а сама бросилась к соседке, жившей в другой половине домика:
— Тетя Поля, я посижу у вас, а вы возьмите мои дрова, как будто вы их нарубили и носите.
Тетя Поля догадалась — происходит что-то неладное. Она выбежала во двор, схватила в охапку дрова и, растерявшись, начала метаться с ними по двору: то положит, то опять возьмет.
Немцы со старостой двора подошли к квартире Шуры и, увидев замок, остановились.
— Где Шура? — спросил у тети Поли немец в кожаной куртке.
— На работе.
— А где ее брат Владимир?
— Он уехал в деревню. Женился там; недавно прислал матери письмо.
Немец подозрительно посмотрел на дрова.
— Кто тут только что дрова рубил?
— Я, — сказала тетя Поля.
— А где вы живете?
— Вот тут, рядом.
— Почему же здесь дрова рубите?
— Я договорилась, что буду рубить дрова на их колоде. У меня ни колоды, ни топора нет.
Немец в кожаной куртке подошел к двери, взялся за замок и начал его крутить.
Запертая в комнате Лида Трофименко, притаившись у окна, все видела. Она стояла ни жива ни мертва.
Подошли соседи. Они не понимали, что случилось: дом на замке, а из трубы валит дым. Переглядываясь между собой, они молчали. «Кожаная куртка» покрутил, покрутил замок и отошел от двери. В это время во двор вошла член подпольной молодежной организации Тамара Галанина с укрывавшимся у нее военнопленным. Они не заметили немецкую машину, стоявшую на улице в стороне. Увидев немцев, девушка поняла, что наскочила на гестаповцев, и решила итти напрямик. Вместе с военнопленным прошла она мимо немцев в глубь двора. Те остановились и стали пристально следить за ними. Тамара со своим спутником уже подходила к квартире Шуры, когда раздался тихий голос тети Поли:
— Тикайте через забор!
Молодой человек быстро перескочил через забор в соседний двор, за ним и Тамара.
Немцы всполошились. Они бросились вдогонку, подняли стрельбу, однако никого не поймали. «Кожаная куртка» начал громко кричать на собравшихся во дворе людей:
— Как вы допустили? На ваших глазах партизаны удрали!
Те начали оправдываться, что это люди-де незнакомые. Гестаповцы, пригрозив расправой, ушли со двора.
Шура, наблюдавшая в окно за бегством Тамары, решила, что ей с Лидой нужно спасаться тем же путем.
И когда тетя Поля, вбежав в квартиру, предупредила Шуру, что немцы ушли, та выскочила во двор и раскрыла окно своей комнаты:
— Лида, вылезай, бежим!
Та выпрыгнула через окно во двор. Шура, закрыв окно, ловко перескочила через забор в соседний двор. Лида за ней. Обе девушки благополучно скрылись.
Ночь они провели у знакомых в разных домах.
«Костя» объяснил провал ребят случайными причинами: Борис Хохлов и Лида Трофименко не соблюдали конспирации.
— У Лиды была вечеринка. Был и Борис. Ребята подвыпили, пели советские песни, провозглашали тосты. Ну, ясно, кто-то подслушал и донес. Гестаповцы пришли только к тем, кто был на этой вечеринке. Дивчата очень болтливы: ведь провалились только члены группы Лиды Трофименко…
Не верилось мне, чтобы это было правдой. И Боря Хохлов и Лида как раз были очень выдержанные ребята. Я решил проверить слова «Кости», но сейчас необходимо было выяснить, кого, кроме явно провалившихся, нужно еще спасать.
— Кого ты считаешь в опасности? — спросил я «Костю».
— Всех членов комитета, поскольку арестованные их знают.
В числе других комсомольцев, которых нужно было увести в лес, «Костя» назвал Шамиля Семирханова. Я насторожился.
— Это сын тех самых Семирхановых, которые замешаны в предательстве семьи Долетовых?
— Шамиль не может отвечать за отца, — сказал «Костя», — он наш парень.
Спорить было некогда.
— Собери всех, кто находится под ударом, и завтра же уходите в лес. Будьте там до выяснения обстановки, — приказал я. — Типографию и радиоприемник пока забазируйте в надежном месте. Кто из молодежной организации остается для связи со мной?
— Вася Бабий. Если мне нельзя будет скоро вернуться, «Павлик» свяжет вас с ним.
8 декабря вечером были отправлены в лес Лида Трофименко, Шура Цурюпа и их матери, «Костя», Женя Семняков, Подскребов и еще несколько человек, в том числе и Шамиль Семирханов.
Я послал подпольному центру разведданные, полученные от «Муси», «Хрена», «Саввы» и других подпольщиков, а также подробное письмо о политической обстановке в городе и о положении в подпольной организации.
На всякий случай Вася Бабий перешел на другую квартиру и жил там без прописки.
Провал молодежной организации, как и провал «Серго», не затронул подпольных патриотических групп, связанных со мной. Но эти провалы насторожили гестаповцев и осложнили нашу работу.
Поскольку Борис бывал у меня, а «Костя» предполагал, что за Хохловым следили, я должен был принять меры предосторожности.
Я решил уйти от Лазаревых. Это нужно было сделать еще и потому, что «Нину» утвердили членом горкома ВКП(б). Находиться в одной квартире было нецелесообразно.
С помощью Ольги Шевченко я перебрался к Анне Трофимовне Наумовой, у которой раньше прятался Подскребов, в большой трехэтажный дом железнодорожников на улице Карла Либкнехта, 33.
Так же как и у Филиппыча, перед уходом от Лазаревых я уничтожил следы своего пребывания. Смыл фиктивную прописку в домовой книге. Лазарева сказала хозяйке дома, что я ушел в деревню к своей заболевшей дочери. Сколько там пробуду — неизвестно, а поэтому она решила пока меня не прописывать.
— Нет ли на вашей улице разрушенного дома? — спросил я у «Нины».
