- Извини, ничего личного.
- И все же, ты до сих пор считаешь, что я не должен звонить Вере?
- Позвони. Сразу станет ясно, по чьим нотам разыграна пьеса. Тебе не хватает выдержки настоящего джентльмена.
- Боюсь, пока мы тянем, поэт напишет пару проникновенных стихотворений... И... вернет расположение моей, - он подчеркнул последнее слово, - жены.
- Пока в этом доме будет еще одна женщина, вряд ли.
- А эта женщина, напомню тебе, Колин, мать моего сына.
Уайт выпил залпом содержимое стакана и на этот раз не поперхнулся.
- Начинаю привыкать. К этому, - он кивнул на стакан, - привыкнуть можно, но к твоим любовным треугольникам и ромбам - вряд ли. Самое неприятное, Джордж, что нас начали пасти. Я пока не знаю - кто, но мне это очень не нравится. Понятно, что мы и без того в поле зрения ФСБ, но у меня нет никакого желания дразнить ленивого русского медведя.
- Да уж, британскому льву этого делать не стоит, - ерничая, подмигнул Истмен. - Лучше скажи, что значит эта писулька из бутылки? - кивнул он на блокнотный лист на столе.
- Ты же у нас специалист по русской душе? - обиженный за британского льва вскинулся Уайт.
- Прости, дружище, но все-таки, что ты об этом думаешь?
«О, если б плоть столь крепкая моя
Могла расплавиться,
Растаять,
Или росою обернуться!
О, если б заповедь Господня
Не запрещала нам самоубийства!
Мне вдруг дела мирские опостыли.
Как утомительны они и как бесцельны!
Как сад заброшенный, поросший сорняками,
Мир, что во власти грубых и вульгарных сил,
Мне стал противен».
Откуда это?
- Джордж, надо знать классику! Обратный перевод был для меня труден, но я сразу распознал «Гамлета».
- И к чему эта чушь в бутылках?
- Это не чушь, Джордж, это Шекспир. В сущности, эта фраза вечна, применима к любому времени, где есть власть. Покуда «мир, что во власти грубых и вульгарных сил».
- И что? Ничего нового!
- Клиент оказался больше жив, чем мертв. И умнее, чем ранее казалось.
- Вот я и думаю. А ты мне все про рокировки... Не пора ли переходить к плану «Б», Колин?
- Я бы повременил. Вера Сергеевна, как я понимаю, тоже не дура, и если после смерти Словцова произойдет воскресение господина Зарайского, ей, воленс-ноленс, придется сопоставить эти события.
- О-о-о! - потерял, наконец, самообладание Истмен. - Какого лешего я затеял эти игры! Для чего выживать, если не можешь жить так, как тебе нравится?!
