увидеть этот мир еще никем не тронутый, не задетый метлой дворника. В такие моменты ты пронизываешь взглядом не только до боли знакомое пространство, но и, собственно, время. Это и есть машина времени, которая работает не столько от внешних энергий, сколько от человеческой памяти. Поэтому человек изо всех сил стремится вернуться именно к виду из окна. И по этой теории человек, который с детства видел в окне только кирпичные стены окружающих его жилье домов, в чем-то ущербен. Такой, если и станет поэтом, то будет слагать сухие конструкции, может, и толково рифмованные, но абсолютно лишенные чувственности, того самого поэтического начала, что заставляет при чтении стихов работать душу.
Вера заворожено слушала Павла, лишь в один момент отвлеклась на мысль, что, похоже, не зря потратила деньги - собеседником Словцов был необыкновенным! Во всяком случае, клубные дамы будут говорить о нем с придыханием. И, устыдилась ли этой мысли, но вдруг отчетливо вспомнила вид из окна у себя на Кавказском бульваре.
- Знаешь, - продолжал Павел, - у поэта Ивана Жданова есть очень интересные строки. Может, об этом, а, может, и нет. - Он выдержал паузу и процитировал:
«Я не блудил, как вор, воли своей не крал,
Душу не проливал, словно в песок вино,
Но подступает стыд, чтобы я только знал,
То, что снаружи крест, то изнутри окно...»
Но еще точнее Заболоцкий в его знаменитом «Слепом», там вообще про меня:
«И куда влечешь меня,
Темная грозная муза,
По великим дорогам
Необъятной отчизны моей?
Никогда, никогда
Не искал я с тобою союза,
Никогда не хотел
Подчиняться я власти твоей...»
- А я любила стоять на балконе. И тоже утром. Когда над центром Москвы висел непроницаемый смог, у нас было свежо и почему-то даже в солнечные дни пахло мокрой листвой. Я стояла и ощущала движение утра, как смешивание запахов. Будешь смеяться, но из открытых форточек струился в основном запах вареных сосисок. Странно, но в те времена завтрак москвича в девяноста случаях из ста состоял из сосисок с горчицей и ломтика бородинского хлеба. А еще было немного сероватое даже в солнечные дни московское небо и такое странное, едва уловимое ощущение, что впереди так много удивительного и прекрасного...
Что-то давно забытое, щемящее содрогнулось в душе от этого воспоминания. Вере даже показалось, что она уловила запах московского утра. И за это воспоминание следовало благодарить Словцова.
3
- Вера Сергеевна, к вам Хромов Юрий Максимович. Впускать? - голос охранника в селекторе на стене прихожей не оставлял сомнений, что господин Хромов все равно окажется на пороге дома.
- А куда ж его денешь, пусть заходит, - вздохнула Вера Сергеевна и со значением посмотрела на Словцова: - Уж этот точно знал, где он сегодня будет ужинать, - кивнула на накрытый Лизой стол. - Честно скажу, это делегат от столичной тусовки, якобы мой поклонник. Старый друг Георгия. А вот как представить ему тебя, я придумать не успела. У тебя нет готовой легенды?
- Нет, - пожал плечами Словцов, - но, по опыту знаю, чем больше правды в таких ситуациях, тем лучше.
- Ты хоть под это теорию не подгоняй. Теперь, следует признаться, вечер пропал. Юра настоящий друг, но прямой, как лобовая танковая атака.
В это время в прихожей, шумно дыша, появился плотно сбитый, высокий мужчина. Он небрежно скинул с себя кожаный плащ, сковырнул нога об ногу ботинки и, светясь широкой улыбкой, вошел в гостиную.
- Верочка, я как бы по делам, но реально только к тебе! - огласил он, но тут же придержал коней, с удивлением взирая на Словцова.
