Самолеты улетели, а он все еще лежал, и земля хрустела на зубах. Здесь и нашел его Витька Грохотов, Он присел рядом и дотронулся до Гошкиного плеча. Плечо дернулось, и Гошка глухо застонал.
— Они улетели, — сказал Витька.
Гошка перевернулся на спину и сел. Из мокрых глаз его медленно уходил страх. На грязных щеках — две дорожки. Следы слез.
— Ну, что вылупил зенки?! — крикнул он. — Да, я боюсь. И там, в вагоне, в этой проклятой мышеловке, я трясся от страха. Что же это такое? Прилетает самолет и бросает на тебя бомбы? Ты едешь ночью в вагоне — на тебя летит бомба. Ты спишь — бомба! Чай пьешь — взрыв, и нет тебя больше?!
— А как же другие? — спросил Витька.
Гошка повернулся к нему, схватил за рубаху и горячо задышал в лицо:
— Вить, а Вить, скажи, а ты боишься?
— Боюсь, — Витька отодвинулся. — Отпусти рубаху — порвешь!
— Тебе хочется зарыться в землю, когда он летит?
— Бомбы погано воют. Аж в животе щемит.
— Что-то тебя подхватывает, глаза застилает — и бежишь черт знает куда… Ноги сами тебя несут. Про все забываешь, лишь бы уцелеть! Думаешь, пусть других, только бы не тебя?.. Ничего не помнишь… Очухаешься — уже кругом тихо. У тебя тоже так? Скажи, Вить? — Гошка дергал его за рукав и заглядывал в глаза.
— Ну чего ты пристал? — сказал Витька. — Я так не думаю. — Ему неприятно было все это слушать.
— Врешь! — прошептал Гошка. — У тебя все так же, как и у меня! У тебя кровь на губе! Я же вижу. Ты прокусил со страху… А тоже корчит из себя храбреца!
— Ничего я не корчу, — начал злиться Витька. — Но землю не жру и не плачу.
— А кто плачет?! — заорал Гошка. — Я плачу, да?!
— Куда же ты бежишь, дурья башка? — заорал и Витька. — Ты же ни шиша не видишь… Прямо в пекло лезешь. Надо зенки свои в небо задрать и посмотреть, что там делается. С какой стороны летит, куда бомбы начинает кидать, а уж потом прятаться. Соображать надо, понял?
Гошка обмяк и отпустил Витькин рукав, который сгоряча чуть не оторвал. Лицо его стало равнодушным, усталым. Он обтер губы рукавом, поднялся.
— Где наши? — спросил он.
— Вспомнил! — сказал Витька. — Ждут тебя.
— Можешь им рассказать, как я землю жрал, — сказал Гошка.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ДОРОГА ДОМОЙ
Третий день в пути, а города все еще не видно. Днем пробирались по тропинкам и проселочным дорогам.
На шоссе ребята выходили вечером. Самолеты еще летали, но бомбы бросали редко. Ночью шоссе не видно. Грузовики шли с затемненными фарами. И бойцы в кузовах песни не пели. Чем ближе к городу, тем грузовиков и бойцов становилось меньше.
Один раз ребят подвезли. Усталые и голодные, ребята расположились в сумерках на обочине отдохнуть и поужинать. Правда, в мешках почти ничего не было. Вот уже второй день они жили впроголодь.
Мимо прошелестела машина с большим крытым кузовом — радиостанция. Послышался визг тормозов, и машина остановилась. Из кабины выскочил пожилой шофер и постучал сапогом по заднему скату. Скат сел. Шофер выругался и полез за инструментом. Из зеленого домика на колесах выпрыгнули три радиста. Они тоже постучали по спустившему скату я задымили папиросами.
Шофер с лязганьем отворачивал кривым ключом гайки.
Одна звякнула о диск и укатилась в кювет. Шофер долго шарил в траве, но ничего не нашел. Наверное, это была важная гайка, потому что он позвал остальных, и все принялись прочесывать траву. Но гайка будто сквозь землю провалилась.
К ним подошел Гошка.
— Если найду вашу штучку, подвезете? — спросил он.
— Катись ты! — выругался шофер.
— Гошка пожал плечами и отвернулся.
— Куда вам? — спросил радист. Гошка сказал. Они о чем-то негромко поговорили с сердитым шофером, и все тот же радист сказал:
— Ладно, найдешь — подбросим. Гошка позвал ребят, и они стали искать. Девчонки тоже присоединились. Шофер с помощниками тем временем снял спущенный скат и поставил новый.
— Вот эта? — спросила Алла, показывая большую гайку.
Шофер молча забрал ее и тоже привернул.
— Ишь какая орава, — пробурчал он, убирая инструмент. Ребята по железной лесенке забрались в домик. Это была приятная поездка. Всю дорогу играла музыка. Одна мелодия сменяла другую. В домике на колесах было чисто и удобно. Даже откидные нары для отдыха, стол, стулья. Аппаратура лоснилась черной краской, сверкала никелированными деталями.
Радисты сели ужинать и пригласили ребят. Еда обычная, солдатская: черствый хлеб и мясные консервы. Каждому досталось по куску хлеба с тушеной говядиной.
— Хотите послушать немцев? — предложил молодой радист.
Послышался писк, мощным всплеском ворвалась симфония Чайковского, позывные Москвы и наконец — лающая немецкая речь.
— Вчера слышали, как Гитлер разорялся, — сказал радист. — Орал как припадочный.
— Я ни одного слова не понимаю, — сказала Алла. — Мы ведь учили немецкий.
— Анна унд Марта баден, — сказал Сашка. — Я только это запомнил.
— Диктор говорит, что доблестная немецкая армия на всех фронтах одерживает победу за победой, — сказал Коля Бэс.
— Неужто петришь по-ихнему? — удивился радист.
— Многое не разобрать, — сказал Коля. — Быстро говорят.
— Брешут они, — убежденно заметил радист. — Такого быть не может!..
Распрощались с радистами глубокой ночью на шоссе. Машина должна была поворачивать налево. Там, в лесу, расположилась их часть.
Шоссе было влажное от росы и пустынное. Даже беженцев в этот час не видно. Правда, на обочинах, в кустарниках, дымились тощие костры, слышались приглушенные голоса, ребячий писк. Совсем близко замычала корова.
Ночь была прохладной. Над лесом нависли тяжелые облака. Впереди, над лесом, облака были подсвечены багровым. Там был город, там был фронт.
Донесся собачий лай, потом хрипло запели петухи. Где-то близко деревня, а раз так, значит, ищи в поле стог, где можно переночевать. Спать хотелось отчаянно. В машине всех разморило.
Они свернули с шоссе. Мокрая трава хлестала по ногам.
Спотыкаясь и стараясь не отставать друг от друга, ребята побежали к деревне, где все еще горланили петухи.
Утром проснулись от грома близкой канонады. Отряхнули сухое сено с одежды и голодные пустились в путь. Это уже были знакомые места. Пригород. Беженцев на шоссе не видно, машин — тоже. Облаков на небе не было, ярко светило солнце, которое никого не радовало. Лучше бы была нелетная погода. Пахло гарью и еще чем-то. Над лесом, что-то вынюхивая, кружились немецкие истребители. Потом пролетели «юнкерсы». Штук пятнадцать.
Гошка стал нервничать и поминутно смотреть на небо. Но самолеты пролетали мимо. Грохот
