— Бывает, Ольга Вадимовна, истина погребена под ворохом лжи, и попробуй докопаться до нее, — возразил я.
— Моя истина всегда со мной, — сказала она. — А этим… — взгляд ее снова скользнул по папке, — пусть занимаются другие… Пишут-то не мне, а про меня.
— Может, вы и правы, — сказал я, хотя до конца и не был убежден в этом. Если бы на меня возвели клевету, то я, пожалуй, набил бы морду этому негодяю…
И вдруг увидел, что в моей руке ее кожаная перчатка. Видно, я не на шутку разволновался, если не заметил, как машинально взял ее с письменного стола. У меня была дурацкая привычка что-нибудь держать в пальцах!
— Странный мы разговор с вами затеяли, — задумчиво произнесла она.
Я положил перчатку на стол и, спрятав от греха руки за спину, спросил:
— Ольга Вадимовна, как вы относитесь к ноосфере?
— Модный термин, — усмехнулась она. — И очень расплывчатый: одни ученые полагают, что ноосфера — это «планетизированный поток информации», другие смешивают ее с техносферой, социосферой, антропосферой, биотехносферой, третьи утверждают, что ноосфера — это области биосферы, контролируемые разумной деятельностью человека, а четвертые заявляют, что ноосфера — это миф. Ее вообще не существует…
— Значит, вы отрицаете ноосферу?
— Я этого не сказала… Мое понимание ноосферы полностью совпадает с учением Вернадского, который писал, что ноосфера — это закономерный результат истории природы.
— И сейчас еще можно услышать, как человек с гордостью называет себя «царем природы» и похваляется, что может полностью подчинить себе природу, — заметил я.
— Все разумные люди планеты прекрасно понимают, что это чушь, и теперь лишь невежды грозятся подчинить природу себе. Природа мстит не сразу, иногда многие века терпеливо сносит все надругательства над собой человека, а потом больно бьет. Да что я вам говорю: этими проблемами сейчас занимается не только наш институт — десятки институтов мира.
— Я побежал, — спохватился я. Все-таки Ольга Вадимовна только что из аэропорта, в приемной ее ждут другие наши сотрудники, а я тут толкую с ней о таинственной ноосфере.
— Куда вы? — удивленно взглянула на меня Гоголева.
Когда она увлеченно развивала свою мысль, то и сама забывала о времени. Я заметил, когда Ольга Вадимовна рассказывает о близких ей вещах, она молодеет, глаза оживляются, движения становятся легкими, она расхаживает по кабинету, иногда дотрагивается кончиками тонких пальцев со слабо наманикюренными ногтями до бронзовой головы жрицы, будто черпая у той силу.
— За цветами, — сказал я.
В коридоре меня догнал Григорий Аркадьевич.
— Ну как? — спросил он. — Утвердили?
— Я спешу, — отмахнулся я.
— Куда? — задал он точно такой же вопрос, как и Гоголева.
— На рынок за цветами, — на ходу бросил я.
Гейгер Аркадьевич немного отстал, по-видимому осмысливая услышанное, потом снова догнал меня. Семеня рядом и сбоку снизу вверх заглядывая мне в лицо, говорил:
— Очаровательная женщина… У нас будет самый красивый директор в городе. И талантливый! — Лицо его стало озабоченным. — Я побегу за пирожными… Она не обидится, коллега?
— Скорее в магазин, — сказал я. — А то остальные пронюхают и все расхватают!..
— А какое она шампанское любит? — не отставал от меня и щелкал в ухо Гейгер.
— Ну, этого я не знаю, — развел я руками и, увидев дверь в кабинет Великанова открытой, нырнул туда, чтобы отвязаться от настырного программиста.
Шагая морозным мартовским утром на работу, я размышлял о приснившемся мне нынче сне. Чаще всего я не запоминал сны, лишь какие-то обрывки без конца и начала, а тут все отчетливо запечатлелось в сознании. Сон был такой. С серой скалы, высоко нависшей над спокойной гладью синего моря, я вижу далекий зеленый остров. Над ним застыли громоздкие белые облака. Остров гористый, на холме возвышаются толстые сосны, а к берегу спускаются березы и густой кустарник. Над островом парит ястреб, его бронзовые крылья не шелохнутся. Какая-то невидимая нить протянулась между мной и ястребом, он будто приглашает меня к полету… Я чувствую, как мои руки и ноги наливаются легкостью и одновременно силой, остров манит меня, притягивает, а ястреб издает призывный клекот. Я ступаю на самый край скалы, слышу, как вниз со звоном срываются мелкие камешки. Они долго летят в пропасть, чуть слышное бульканье извещает, что наконец-то достигли поверхности моря. Тем не менее мне не страшно, я знаю, что сейчас полечу. И пропасть мне нипочем. Это упоительное ощущение полета я испытывал и прежде во сне. Удивительным было то, что я всеми клетками своего тела ощущал себя другим, неземным: кости мои становились легкими, мышцы растягивались, мой вес от плеч стекал к ногам и, будто электрический разряд, уходил в землю. Я становился все легче и легче. Казалось, порыв ветра меня может сдуть со скалы. Крылья не вырастали за спиной, но я знал, что полечу и без крыльев. Это необычное, новое ощущение наполняло меня тихой радостью. Небо настойчиво звало меня, ястреб превратился в золотую точку в глубоком солнечном небе, облака протягивали ко мне белые щупальца, а море внизу расстилалось зеленым зеркалом. Я видел на дне диковинных больших рыб и моллюсков. Чуть разведя руки, я изо всех сил вытягиваю их к солнцу, и ноги мои сами отрываются от теплого камня. Я не падаю, а, как ракета на старте, медленно иду вверх.
Откуда у меня вдруг такое обостренное чувство полета? Я ощущаю малейшие колебания атмосферы, воздушные потоки, я знаю, когда нужно поднять и опустить руку или ногу, как плавно изменить направление полета. И все время чувствую свое почти невесомое тело. Совсем другие мышцы теперь управляют им: они тянутся вдоль всего тела от ступней до кончиков пальцев, грудная клетка расширилась, а живот, наоборот, втянулся вовнутрь, как у белки-летяги, под мышками у меня растягивается кожа, мысли в голове тоже легкие, воздушные. Ничто земное меня сейчас не волнует. Я ищу глазами — они стали острыми, зоркими — ястреба, но его не видно, он исчез. Я тут же забываю о нем, ястреб мне не враг.
Может, наши далекие предки на заре зарождения жизни на земле летали?..
На этом сон не обрывался, хотя полет и ощущения от него занимали большой его отрезок. На зеленом пустынном острове я бесшумно спланировал на каменистую площадку, там на гладком валуне, спиной к хрустальному ручейку, пробиравшемуся меж мокрых обросших мохом камней, сидели мои умершие отец и мать. Они были в белых свободных одеждах, что-то наподобие римских туник. Они ничего не говорили, только ласково смотрели на меня.
Восемь лет назад, выйдя на пенсию, умер от инсульта мой отец, всего на один год пережила его мама. Они очень дружно жили, наверное, поэтому и я, женившись на Оле Первой, считал, что это на всю жизнь. Каждое воскресенье в любую погоду мать ездила на кладбище, ухаживала за могилой. В год раза два-три навещаю и я своих родителей на Волковском кладбище. Они похоронены рядом. Мать очень просила, чтобы я похлопотал во время похорон отца о местечке и для нее. Неприятные это были хлопоты, но я выполнил ее просьбу. За металлической оградой, рядом с могилой отца, оставалось свободное место. На мраморном надгробии позолоченными буквами выбиты даты рождения и смерти. Мать просила на ее могиле поставить православный крест. Я выполнил и эту ее последнюю просьбу. И вот они теперь навсегда вместе.
Я рассказывал умершим родителям про Тунгусский метеорит, но по их лицам видел, что они все знают лучше меня, однако, слушают внимательно, не перебивают…
На этом мой странный сон и закончился.
Вспомнилась мне одна любопытная статья в американском журнале: автор писал, что в атмосфере движется слой некой умственной энергии, нечто сходное с ноосферой, якобы, этот слой образовался миллионы лет назад. Короче говоря, умирает человек, а умственная энергия его переходит в иное качество. Почему древних святых изображали с нимбами вокруг головы? Потому что некоторые люди, например знахари и жрецы, видели это сияние вокруг головы людей. Существует древнее поверье, кстати, оно действует и до сих пор, хоронить умершего на третий день. Пока он лежит на столе в гробу, из него истекает
