чердак.
– Залезайте, – говорит он.
На чердаке уже ждет завхоз Сергеич, старый алкаш. Он всегда ходит по школе в задроченном синем халате и с молотком в кармане. Несколько раз у него этот молоток вытаскивали и бросали в унитаз в мужском туалете.
Я никогда раньше не был на чердаке школы. Он весь засыпан обломками кирпичей, штукатурки, досками и какой-то соломой, и все это засрано голубями. Несколько голубей летают по чердаку или сидят на досках.
– Берите доски, камни – что хотите, – и кидайте в этих гадов, – говорит Сергеич. – Гоните их на хуй через окно.
Чердачные окна открыты. На улице дождь, и слышно, как капли стучат по крыше.
Мы хватаем палки и кирпичи и начинаем швырять в голубей. Бегаем по чердаку, как охуелые, мочим этих блядских птиц. Повсюду перья, а солома и доски обмазаны кровью тех, в кого попали. Спасаясь, некоторые кидаются в окна, но мы стараемся никого не выпустить, всех добить. Андреич стоит в углу и улыбается своей дебильной улыбкой.
Вечером выхожу погулять. На остановке никого нет, и я прусь в «контору»: вдруг, там кто- нибудь сидит. Долго стучу – не открывают. Потом Обезьяна спрашивает:
– Кто там?
– Я.
– А, Гонец? Ну, заходи. Мы тут бухаем.
В конторе еще Цыган, Бык и еще несколько пацанов с района. На ящиках – бутылок десять чернила, нарезанный хлеб и сало.
– Откуда столько бухалова? – спрашиваю я.
– Хотабыч принес, – Цыган ржет. Он был уже здорово датый, остальные тоже.
– Обезьяна типа на залет собрал, – говорит Бык, и все лыбятся. – Прошел по всяким лохам – говорит: такое дело, залетели пацаны, поехали за свой район, а их менты повязали, хотят дело повесить. Ну, и дают – кто – трульник, кто рубль.
Мне наливают в чью-то рюмку, я выпиваю и закусываю хлебом.
– Счас бы бабу протянуть хором, – говорит Обезьяна. – А где Клок? Пусть бы привел своих из учила – поварих. Мы б тут их обработали.
– Клок с какой-то бабой ходит, типа на постоянке, – говорит Бык.
– Откуда ты знаешь? Он что, говорил?
– Ничего он не говорил. Я его видел с ней пару раз в троллейбусе. Спрашиваю – кто. Говорит – так, баба из учила.
Я сижу рядом с Обезьяной. Он уже пьяный в жопу и начинает молоть всякую херню.
– Нахуя ты в девятый класс пошел?
– Так просто.
– Хуйня все это. На хуй не нужно. Может еще в институт потом?
– Не знаю.
– Вообще, это твое дело. Ты свой пацан, ходишь за район. Так что это меня не ебет – в институт там или куда. Но я тебе говорю как старый уже пацан – все это на хуй не надо. Институт, хуют – все это хуйня.
– Я ж тебе не говорю, что в институт собрался.
– А какая хуй разница – говорю, не говорю. Я только одно знаю... Это самое... Институт – это все хуйня. Потом что – сотню рублей? А что такое сотня рублей? Ты ни хера не понимаешь еще, что такое сотня рублей, потому что ты это... Ты молодой еще, но это все хуйня. А насчет бабок? Ну, это, я тебе скажу. Вон, Цыган устроился на мясокомбинат, в охрану. Знаешь, сколько он имеет?
– Не знаю.
– И не узнаешь. Потому что он цыган. Но много – я тебе отвечаю. Или Белый. Белого знаешь?
– Ну, так. Наглядно.
– Он штаны шьет. Сегодня материал – завтра штаны. Тридцать рублей, а если джинсы, то пятьдесят. И клепки-хуепки там тебе поставит, и фирму, если надо. Так что, смотри, Гонец. Мотай на ус. Давай еще выпьем.
Чернила больше нет. Все разошлись, остались только я, Бык, Обезьяна и еще один пацан – Паша. Бык уже вырубился.
– Буди его и волоки домой, – говорит Обезьяна.
– А может, здесь оставить?
– Не надо. Он тут всю контору зарыгает. Забирай его.
Я трясу его за плечо:
– Вставай.
Бык что-то мычит.
– Вставай, пошли домой.
– Ни ху-у-у-я.
– Домой пошли. Хули ты тут расселся? Контору закрывать пора.
– Нет. Ху-у-у-я. Нет.
– Вставай.
– Да нет... Как?
– Что как? Хватит ебать вола. Пошли.
Я хватаю его за плечи и волоку. У самого тоже самолетики в голове летают. Паша помогает вытащить Быка из «конторы». Его куртка остается там.
Держу Быка, чтоб не упал – бесполезно. Он все равно валится, потом встает на карачки и начинает тошнить. Его блевота вся красная – от чернила. Я отхожу в сторону метра на два, закуриваю. Бык кончает блевать и зовет меня:
– Э, Гонец, это ты?
– Я.
– А где мы?
– Что, не видишь? Возле «конторы». Идти можешь?
– Не знаю.
– Вытри рожу сначала. Платок есть?
– Нет.
Я бросаю ему свой – помятый и сопливый. Он вытирается и швыряет его в лужу блевоты.
– Обезьяна тебя выебет за то, что прямо возле конторы нарыгал, – говорю я.
– Не ссы. Пошли лучше отсюда.
Я беру его за руку и веду. От него воняет блевотой.
– А заебись побухали, а? – спрашивает Бык.
– Нормально.
Я довожу его до квартиры, прислоняю к дверям, звоню и ухожу.
Вечером в субботу большой сбор. Приезжаем к «клубу» – там Космонавты: человек сорок, а нас как минимум пятьдесят. Даем им пизды? Ни хера подобного. У них – металлические шары. Их «основы» орут: не подходите, а то закидаем шарами на хуй. Обезьяна говорит: насрать на шары, они все ссули, кидать не будут, это все понты, так что, полезли, вперед. Мы срываемся на Космонавтов всей толпой. Они кидают шары. Паше – в колено, Зене – в живот, а Грузину – в самую башку, но хорошо, что скользящим, а то был бы ему капут. Дальше никто не идет, все разворачиваются. Еще один шар ударяется в спину Быку. Мы все соссали и разбегаемся. Обезьяна орет – куда вы, суки? – но и сам убегает. Отбегаем метров на двести и останавливаемся. Космонавты не бегут, а стоят и ржут и показывают руками – «сосите хуй».
– Бля, пидарасы, – говорил Обезьяна. – Они бы еще с ломами вышли.
– Да, против лома нет приема, – Бык тупо смотрит на нас и трогает спину, куда ему ебнуло.
– Если нет второго лома, – кричит Цыган. Он улыбается, типа все нормально.
– Ладно, мы еще с ними встретимся, – Обезьяна злобно смотрит на Космонавтов. – Ты как, в норме? –
