проход.
– Ну, что, по пиву? – спрашивает Клок.
– Давай, может, потом, а то мало останется.
– Ладно, потом. А счас хоть лимонада давайте запиздоболим.
Клок вытаскивает из рюкзака бутылку Буратино и открывает о железную ручку на спинке сиденья. Все глотают по очереди, я – после баб, вымазав губы их помадой.
Через пару часов вываливаемся из поезда. Ебашит дождь. Зонтиков ни у кого нет.
– Пиздец, – начинает психовать Вэк. – Приплыли. Придется пиздовать назад.
– Нихуя, – говорит Клок. Бухло есть, жратва есть – сядем здесь, на станции и будем бухать.
Станция – навес от дождя и будка кассы, которая сейчас не работает. Садимся на лавку под навесом. Бык, покопавшись, вытаскивает из рюкзака бутылку Столичной и пластмассовые стаканы. Достаем хлеб, сало, Бык открывает ржавым складным ножом банку тушенки.
– Ну, за знакомство, – говорит Клок. – И за то, чтобы этот вшивый дождь кончился и не обосрал нам поход.
После водки Бык предлагает еще по пиву, и все за. Видно, что Вэк еще психует, ну и хер на него.
Дождь перестает, и мы трогаемся.
– Ты хорошо дорогу знаешь? – спрашиваю я у Клока.
– Конечно.
Премся по лесу часа два, потом останавливаемся на привал, чтобы еще бухнуть и пожрать. Бык все время крутится вокруг Иры, а значит я могу остаться с хуем: пацанов больше, чем баб.
Пока еще не поздно, подсаживаюсь к Ленке.
– Ты вообще любишь ходить в походы?
– Вообще люблю. А ты?
– Не знаю. Это первый раз, чтобы так, нормально. Помню, раз в школе, года два назад, ходили классом, так это была лажа. Учителя там, мамаша одного пацана. Отойти никуда нельзя, не то, чтобы там покурить или выпить.
– Ты что, уже в шестом классе пил?
– Ну, пить не пил, но курил. Так, баловался. А ты во сколько начала?
– Уже в училище. В начале. А что еще делать в общаге? Скучно там.
Бык разливает водку.
– А не много с тебя будет? – спрашивает Клок. – Упьешься – хуй до места дойдешь.
– Не ссы, все дойдем.
Трогаемся через час, все бухие и веселые, всем все по хуй. Когда доходим до речки, уже совсем темно.
– Клок, ты умеешь палатки ставить – вот и ставь! – орет Вэк и ржет. Мы все тоже ржем – не потому, что так уж смешно, просто все пьяные в жопу.
– Нет, вы что, охуели? Я один ни хера делать не буду. Давайте, помогайте.
Трава мокрая: дождь только недавно перестал. Клок возится с колышками и железками и говорит нам, что делать – типа деловой. От баб толку было мало, они сели на свои рюкзаки и пьют пиво. Хорошо, хоть под ногами не путаются и не мешают. В конце концов, кое-как ставим палатки.
– Ну, палатки есть. Значит, можно еще вмазать? – радостно вопит Клок.
– Ясный перец! – отвечает Вэк.
А Бык ничего не говорит, только улыбается своей дебильной улыбкой – типа все путем. Все набиваемся в одну палатку. В ней мокро, потому что трава мокрая, но всем все до жопы.
– Клок, надо бы костер, – говорит Бык.
Все ржут.
– Ты что, охуел? – орет он. – Какой костер, когда все мокрое.
– Ну, завтра тогда.
– Ну, завтра и посмотрим, – говорит Клок. – Сам будешь разводить. Я уже заебался.
Клок с Людой обнимаются и зажимаются. Бык, хоть уже и бухой в жопу, трется возле Ирки, а я оказался между Клоком и Вэком. Выпиваем еще по одной, и я вырубаюсь.
Просыпаюсь от толчков – один за одним, в ритме. Это Клок с Людкой ебутся. В палатке темно, как у негра в жопе. Я делаю вид, что сплю, и скоро опять вырубаюсь.
Снова просыпаюсь от криков снаружи. Клок с Людкой спят, завернувшись в спальник. Высовываю голову из палатки. Наверное, скоро утро, потому что светло. Возле второй палатки стоят Вэк и Ленка.
– Пошли, – говорит он ей. – Не выебывайся.
– Не хочу.
– Пошли.
– Сказала – не хочу. Отстань.
Видно, что оба здорово бухие. Вэк бьет ее кулаком в живот, потом еще.
– Пошли, не выебывайся. Еще хочешь?
– Нет.
– Пойдешь?
– Да.
Он берет ее за руку и волочет в палатку. Я ложусь, но уснуть не могу: представляю себе, как он ебутся. Потом все-таки вырубаюсь.
Утром меня расталкивает Клок.
– Ну, ты, Гонец, даешь стране угля. Первый вырубился и спишь позже всех. Нахуя ты в поход пошел? Водки можно и дома нажраться.
Уже одиннадцать утра. Светит солнце, и жарко. Все сидят на одеяле между палатками и тянут пиво.
– Давайте купаться, – предлагает Ирка.
– Давайте, только надо костер разжечь, – говорит Ленка.
Мы начинаем лазить по окрестным кустам, чтобы собрать хворост для костра. Все мокрое – и носки, и кеды, и сучья, которые мы приносим, но Клок говорит, что все будет нормально. Потом я сажусь рядом с Ленкой. Само собой, ничего не говорю про вчерашнее, пусть не знает, что я все видел.
– Ну, как тебе поход? – спрашиваю я.
– Нормально. Только дождь этот вчера. Мокро. Если бы не он, все вообще было бы классно.
– А купаться будешь?
– Буду.
Клок долго возится с сырыми сучьями, потом все-таки поджигает их. За это время выпиваем еще по одной и запиваем пивом. Снова становится хорошо. Бабы идут купаться, с ними Клок в семейных трусах-«парашютах». Я не иду, Бык с Вэком тоже.
На Ленке открытый синий купальник, и у нее самая лучшая фигура из всех троих. Когда они вылезают, я подаю ей полотенце, дотронувшись – типа нечаянно – до грудей.
Когда бабы, вытершись, лезут в палатку переодеться, мы выпиваем еще по одной. Я спрашиваю у Быка:
– Ну, что, выебал ты ночью Ирку?
– Ага.
Возвращаются бабы, и мы начинаем жарить сало и печь картошку и бухать дальше – и так до самого вечера.
Бык вырубается первым, и я хочу подкатить к Ирке, но она сидит рядом с Вэком, и он что-то ей трындит, а она слушает, раскрыв рот. А Ленка сидит одна, и я подсаживаюсь.
– Что это вы, девушка, скучаете?
Она смеется, и я вижу, что ей уже хорошо дало. Я не знаю, про что с ней говорить, но сейчас это и не надо.
