- 30 апреля. Пятница. Тебя что-то беспокоит?
- Так не бывает, Олег.
- Не бывает, если так не делать, - Олег улыбался, буквально сиял.
- А мне, Олежек, сегодня тоже снился сон, очень долгий сон, жуткий и долгий, как сама вечная смерть... И во сне снились сны. Скажи мне, в памяти твоего телефона много женских имён? - насторожилась Ксения.
- Было достаточно. Я их все стёр еще вчера, чтоб не раздражали тебя. Но я не понял твоего ответа: ты согласна выйти за меня замуж? Или меня кто-то опередил?
- За десять лет могли и опередить, - вздохнула Ксения. - У меня есть условие.
- ?
- Ты с этого дня занимаешься только художественной фотографией...
- О чём-то таком, не поверишь, я подумал еще вчера. И сегодня в пять часов утра, когда проснулся. До шести я успел выбросить из мастерской всё, что связано с «шабашной» работой. Получилась внеплановая генеральная, нет, прямо-таки маршальская уборка. Там остались только старые камеры, против них ты ничего не имеешь?
- Нет. Ты мне писал в эти дни?
- Да, намедни... Что-то типа: «Здравствуй, любимая».
Олег вдруг задумался, глядя на летящие над золотыми куполами белые облака.
- Господи! Хорошо-то как! Мне иногда кажется, что мы сами мешаем себе быть счастливыми... Вот только свидетель опаздывает. Я Стаса позвал... Не возражаешь?
- Свидетель? - спросила сама себя Ксения. - А священника твоего, случайно, не отец Димитрий зовут?
- Ты его тоже знаешь?
НИКИТА КОЖЕМЯКА
(Реальная версия)
Сыну Арсению
Ой, и жарким выдалось лето 992 года. Утренние росы на травах по берегам Трубежа висели на листьях крупными жемчугами, а к полудню даже птицы не могли пересечь раскаленное небо. И только запах жареной конины или дичины плыл в знойном топленом мареве.
Три дня уже изнывало от жары войско великого князя киевского Владимира на берегу, разметав вокруг шатров обжигающие кольчуги и шеломы, даже деревянные доспехи прятали в тень, дабы случайный огонь не превратил их в пепел, и только с мечами не расставались ратники, что бродили по лагерю по пояс голыми. Да истекали потными реками те, кому в полном облачении был черёд стоять в дозорах и на страже у княжеского шатра. В самом же шатре третий день беседовал с печенежским ханом Владимир Красное Солнышко и таскали им сюда из прохладных вод реки бочонки с вином. Упредил князь набег, когда донесли ему сторожевые отряды о движении печенежских орд из-за Сулы. О чем спорили? Слышали только иной раз стражники, как похвалялся печенег три года воевать русскую землю, если не получит от Владимира большого откупа. Знал, что дружина устала после недавних битв с хорватами.
С другой стороны реки галдел печенежский лагерь. Тем, как чертям в аду, жара была в радость.
Знал хан Илдея, что устали русы после недавних войн, но знал, что на испуг их не возьмешь. Потому и беседовал, попивая с Владимиром кислое греческое вино, не напирая, но въедливо и монотонно.
- Откупысся, коняз, зачема тебе война? Мене зачема? Уйду назад степь. Малый откуп возьму...
Владимир, поглаживая себя по окладистой бороде, как молнией сверкнул глазом в сторону хана, но сохранил достойное самообладание, только приложился лишний раз к чаше с вином. Да уж! Пил киевский князь не помалу, пил да не пьянел. Только глаза наливались мрачной поволокой. Но даже умный и хитрый язык не заплетался.
- Дань победителю платят, а ты кто?
- Знаешь, у меня в лагере есть одна отделанная серебром чаша... От отца досталась. Такой ум в этой чаше был!.. - подмигнул с намёком.
